Я решил ввести новую рубрику. Она будет называться: «Даем слово». В ней о важных исторических и политических событиях будут говорить авторитетные эксперты. Те, чье мнение нельзя не учитывать. Кого нельзя заподозрить в дилетантизме или ангажированности. С кем практически невозможно спорить. Потому, что описываемые события проходили с их активным участием. С помощью таких авторитетов, истину будет выяснить значительно легче.
Наш первый эксперт – президент Франции Шарль де Голль. Он расскажет нам о предательском ударе англичан по французскому флоту в июле 1940 года.
Вставить ссылку в блог | Фотография — wikispaces.com
Предыстория
Генерал Шарль де Голль улетел в Великобританию с решимостью продолжить борьбу с немцами, несмотря на подписанную капитуляцию французского руководства. Он отказался выполнить приказ командования о возвращении во Францию.
«Первое, что необходимо было сделать, — это вновь поднять боевое знамя Франции. … Прежде всего, необходимо было создать армию. Я приступил к этому без промедления. В Англии находились некоторые французские военные части. … Пропаганда среди унтер-офицеров и солдат, с которыми им удавалось встречаться, — вот и все, что они могли сделать. Результаты были не блестящими. Восемь дней спустя после моего воззвания 18 июня число добровольцев, размещенных в зале Олимпия, предоставленном нам англичанами, равнялось нескольким сотням… Тем временем в Англию ежедневно прибывали отдельные добровольцы. Как правило они приезжали из Франции на судах, регулярно уходивших в Англию, Многие из них, для того чтобы пробраться к нам, совершали подвиги. На моем столе грудой лежали прибывшие со всех концов земного шара телеграммы: отдельные лица и небольшие группы людей направляли мне волнующие просьбы принять их в качестве добровольцев. Мои офицеры и офицеры группы Спирса проявляли чудеса упорства и изобретательности, чтобы устроить их приезд.
И вдруг горестное событие приостановило поток добровольцев. 4 июля радио и газеты сообщили, что накануне английский средиземноморский флот совершил нападение на французскую эскадру, стоявшую на якоре в Мерс-эль-Кебире. Одновременно нам стало известно, что англичане внезапно захватили французские военные корабли, укрывшиеся в английских портах, и насильно высадили на берег и интернировали — не без кровавых инцидентов — офицеров и матросов. Наконец 10 июля было [111] опубликовано сообщение о торпедировании английскими самолетами линкора «Ришелье», стоявшего на рейде Дакара. Лондонские газеты и официальные коммюнике стремились изобразить эти агрессивные действия как победу, одержанную на море. Было ясно, что у английского правительства и морского министерства страх за будущее, отзвуки старинного соперничества на море, обиды, накопившиеся с начала битвы за Францию и особенно обострившиеся в связи с перемирием, заключенным правительством Виши, вылились в один из тех диких порывов, когда долго сдерживаемый инстинкт этого народа ломает все на своем пути.
Между тем было совершенно ясно, что французский военно-морской флот никогда не замышлял враждебных действий против англичан. С момента моего прибытия в Лондон я постоянно доказывал это английскому правительству, а также морскому министерству. Впрочем, было очевидно, что Дарлан, считающий флот своей собственностью независимо ни от каких соображений национальных интересов страны, не уступит его немцам до тех пор, пока он им командует. Если Дарлан и его помощники не захотели играть ту замечательную роль, которую им предоставляли события, и стать спасителями Франции, так как в отличие от армии флот был сравнительно нетронутым, то это объясняется тем, что они считали, что он в безопасности. Лорд Ллойд, английский министр по делам колоний, и адмирал сэр Дадли Паунд, прибывшие в Бордо 18 июня, получили от Дарлана заверение, что наши корабли не будут переданы немцам. Петен и Бодуэн со своей стороны решительно подтвердили это. Наконец, вопреки той версии, которую распространили вначале английские и американские агентства, в условиях перемирия не содержалось никаких прямых посягательств немцев на французский военно-морской флот.
Но все-таки следует признать, что в связи с капитуляцией правительства Бордо и возможной уступчивостью с их стороны в будущем Англия могла опасаться, что врагу удастся впоследствии захватить наш флот. В этом случае над Англией нависла бы смертельная опасность. Несмотря на чувство боли и негодования, которое я и мои товарищи испытывали в связи с драмой в Мерс-эль-Кебире, я считал, что спасение Франции превыше всего, превыше даже судьбы ее военно-морского флота, и что наш долг заключается в том, чтобы ни на минуту не прекращать борьбы.
Но нашим надеждам был нанесен страшный удар. Последствия его сразу же сказались на вербовке добровольцев. Многие военные и гражданские лица, собиравшиеся к нам присоединиться, отказались от этого намерения. Кроме того, отношение к нам властей во Французской империи, а также отношение сухопутных и морских сил в большинстве случаев изменилось: от колебаний они постепенно перешли к осуждению". Ссылка
В условиях необычайно быстрой ликвидации французских вооруженных сил в результате капитуляции, 3 июля произошло чрезвычайно прискорбное событие. Я имею в виду, как вы сами понимаете, ужасный артиллерийский обстрел орана.
Я буду говорить об этом прямо, без всяких уверток, ибо в этот драматический период, когда на карту поставлена жизнь каждого народа, необходимо, чтобы смелые люди имели мужество смотреть правде в лицо и высказывать ее со всей прямотой.
Прежде всего я заявляю следующее: нет ни одного француза, который не почувствовал бы боли в сердце и гнева, узнав, что корабли французского флота потоплены нашими союзниками. Эта боль, этот гнев поднимаются у нас из глубины души. Нет никаких оснований скрывать эти чувства, и что касается меня, я их выражаю открыто. Поэтому, обращаясь к англичанам, я призываю их избавить нас и самих себя от попыток изобразить эту ужасную трагедию как боевой успех, достигнутый на море. Это было бы несправедливо и неуместно.
В действительности корабли в оране не были в состоянии сражаться. Они стояли на якоре, не имея никакой возможности маневра или рассредоточения. Их командиры и экипажи подвергались в течение двух недель жесточайшим моральным испытаниям. Наши корабли дали английским кораблям возможность произвести первые залпы, которые, как известно, на море имеют решающее значение на таком расстоянии. Французские корабли уничтожены не в честном бою. Вот что французский солдат заявляет английским союзникам с тем большей откровенностью, что он испытывает к ним уважение как к мастерам морского дела.
Затем, обращаясь к французам, я прошу их проанализировать факты с единственной точки зрения, которая в конечном счете должна иметь решающее значение: с точки зрения победы и освобождения. В силу позорного обязательства правительство, находившееся в бордо, согласилось выдать наши корабли врагу. Нет ни малейшего сомнения в том, что противник, из принципа или в силу необходимости, использовал бы их в будущем, либо против англии, либо против нашей собственной империи. Что ж, скажу без обиняков: пусть они лучше будут уничтожены!
Я предпочитаю знать, что даже «дюнкерк» , наш прекрасный, любимый, могучий «дюнкерк» , потоплен у мерс-эль-кебира, чем быть свидетелем того, как, оснащенный немцами, он в один прекрасный день подвергнет бомбардировке английские порты или алжир, касабланку и дакар.
Вызвав этот братоубийственный обстрел и пытаясь затем направить возмущение французов против союзников, которых оно само же предало, правительство, находившееся в бордо, выступило в свойственной ему лакейской роли.
Противник, используя это событие для того, чтобы натравить друг на друга английский и французский народы, выступает в свойственной ему роли завоевателя. Относясь к этой драме как к таковой, то есть считая ее, я бы сказал, отвратительным и достойным сожаления событием, но стремясь не допустить того, чтобы англичане и французы были морально восстановлены друг против друга, все дальновидные люди обоих этих народов выступают в свойственной им роли -в рол и патриотов.
Англичане, обдумывающие события, не могут не понимать, что победа будет невозможна для них, если противнику когда-либо удастся привлечь на свою сторону душу франции. Французы, достойные называться французами, не могут не сознавать, что поражение англии увековечит их порабощение.
Что бы ни случилось, даже если один из наших народов временно попадет под ярмо общего врага, оба они, два наших великих народа, сохранят свой союз. Либо они оба погибнут, либо вместе одержат победу.
Что касается французов, которые еще могут свободно действовать в соответствии с честью и интересами франции, я заявляю от их имени, что они окончательно приняли свое суровое решение. Они приняли незыблемое решение: сражаться до конца. Ссылка
Комментарий:
Мемуары Де Голля написаны после войны. Поэтому в них он значительно мягче говорит о возможности захвата кораблей немцами. Фактически считая такую вероятность ничтожной. В своей речи по горячим следам, де Голль более эмоционален. Но в июле 1940 года выступая по Би-Би-Си (!) он естественно не мог предать Англию анафеме. Вся его борьба на этом бы и закончилась.
Я всем всячески рекомендую прочитать мемуары Шарля де Голля. Это очень полезно для понимания того, какие нравы царили между союзниками. Становится значительно яснее, с кем приходилось иметь дело четыре долгих года войны Сталину. Наивные вопросы, почему Второй фронт так долго не открывался, отпадут сами собой.
Наш первый эксперт – президент Франции Шарль де Голль. Он расскажет нам о предательском ударе англичан по французскому флоту в июле 1940 года.
Вставить ссылку в блог | Фотография — wikispaces.com
Предыстория
Генерал Шарль де Голль улетел в Великобританию с решимостью продолжить борьбу с немцами, несмотря на подписанную капитуляцию французского руководства. Он отказался выполнить приказ командования о возвращении во Францию.
«Первое, что необходимо было сделать, — это вновь поднять боевое знамя Франции. … Прежде всего, необходимо было создать армию. Я приступил к этому без промедления. В Англии находились некоторые французские военные части. … Пропаганда среди унтер-офицеров и солдат, с которыми им удавалось встречаться, — вот и все, что они могли сделать. Результаты были не блестящими. Восемь дней спустя после моего воззвания 18 июня число добровольцев, размещенных в зале Олимпия, предоставленном нам англичанами, равнялось нескольким сотням… Тем временем в Англию ежедневно прибывали отдельные добровольцы. Как правило они приезжали из Франции на судах, регулярно уходивших в Англию, Многие из них, для того чтобы пробраться к нам, совершали подвиги. На моем столе грудой лежали прибывшие со всех концов земного шара телеграммы: отдельные лица и небольшие группы людей направляли мне волнующие просьбы принять их в качестве добровольцев. Мои офицеры и офицеры группы Спирса проявляли чудеса упорства и изобретательности, чтобы устроить их приезд.
И вдруг горестное событие приостановило поток добровольцев. 4 июля радио и газеты сообщили, что накануне английский средиземноморский флот совершил нападение на французскую эскадру, стоявшую на якоре в Мерс-эль-Кебире. Одновременно нам стало известно, что англичане внезапно захватили французские военные корабли, укрывшиеся в английских портах, и насильно высадили на берег и интернировали — не без кровавых инцидентов — офицеров и матросов. Наконец 10 июля было [111] опубликовано сообщение о торпедировании английскими самолетами линкора «Ришелье», стоявшего на рейде Дакара. Лондонские газеты и официальные коммюнике стремились изобразить эти агрессивные действия как победу, одержанную на море. Было ясно, что у английского правительства и морского министерства страх за будущее, отзвуки старинного соперничества на море, обиды, накопившиеся с начала битвы за Францию и особенно обострившиеся в связи с перемирием, заключенным правительством Виши, вылились в один из тех диких порывов, когда долго сдерживаемый инстинкт этого народа ломает все на своем пути.
Между тем было совершенно ясно, что французский военно-морской флот никогда не замышлял враждебных действий против англичан. С момента моего прибытия в Лондон я постоянно доказывал это английскому правительству, а также морскому министерству. Впрочем, было очевидно, что Дарлан, считающий флот своей собственностью независимо ни от каких соображений национальных интересов страны, не уступит его немцам до тех пор, пока он им командует. Если Дарлан и его помощники не захотели играть ту замечательную роль, которую им предоставляли события, и стать спасителями Франции, так как в отличие от армии флот был сравнительно нетронутым, то это объясняется тем, что они считали, что он в безопасности. Лорд Ллойд, английский министр по делам колоний, и адмирал сэр Дадли Паунд, прибывшие в Бордо 18 июня, получили от Дарлана заверение, что наши корабли не будут переданы немцам. Петен и Бодуэн со своей стороны решительно подтвердили это. Наконец, вопреки той версии, которую распространили вначале английские и американские агентства, в условиях перемирия не содержалось никаких прямых посягательств немцев на французский военно-морской флот.
Но все-таки следует признать, что в связи с капитуляцией правительства Бордо и возможной уступчивостью с их стороны в будущем Англия могла опасаться, что врагу удастся впоследствии захватить наш флот. В этом случае над Англией нависла бы смертельная опасность. Несмотря на чувство боли и негодования, которое я и мои товарищи испытывали в связи с драмой в Мерс-эль-Кебире, я считал, что спасение Франции превыше всего, превыше даже судьбы ее военно-морского флота, и что наш долг заключается в том, чтобы ни на минуту не прекращать борьбы.
Но нашим надеждам был нанесен страшный удар. Последствия его сразу же сказались на вербовке добровольцев. Многие военные и гражданские лица, собиравшиеся к нам присоединиться, отказались от этого намерения. Кроме того, отношение к нам властей во Французской империи, а также отношение сухопутных и морских сил в большинстве случаев изменилось: от колебаний они постепенно перешли к осуждению". Ссылка
Выступление генерала Де Голля на лондонском радио
8 июля 19440 года
В условиях необычайно быстрой ликвидации французских вооруженных сил в результате капитуляции, 3 июля произошло чрезвычайно прискорбное событие. Я имею в виду, как вы сами понимаете, ужасный артиллерийский обстрел орана.
Я буду говорить об этом прямо, без всяких уверток, ибо в этот драматический период, когда на карту поставлена жизнь каждого народа, необходимо, чтобы смелые люди имели мужество смотреть правде в лицо и высказывать ее со всей прямотой.
Прежде всего я заявляю следующее: нет ни одного француза, который не почувствовал бы боли в сердце и гнева, узнав, что корабли французского флота потоплены нашими союзниками. Эта боль, этот гнев поднимаются у нас из глубины души. Нет никаких оснований скрывать эти чувства, и что касается меня, я их выражаю открыто. Поэтому, обращаясь к англичанам, я призываю их избавить нас и самих себя от попыток изобразить эту ужасную трагедию как боевой успех, достигнутый на море. Это было бы несправедливо и неуместно.
В действительности корабли в оране не были в состоянии сражаться. Они стояли на якоре, не имея никакой возможности маневра или рассредоточения. Их командиры и экипажи подвергались в течение двух недель жесточайшим моральным испытаниям. Наши корабли дали английским кораблям возможность произвести первые залпы, которые, как известно, на море имеют решающее значение на таком расстоянии. Французские корабли уничтожены не в честном бою. Вот что французский солдат заявляет английским союзникам с тем большей откровенностью, что он испытывает к ним уважение как к мастерам морского дела.
Затем, обращаясь к французам, я прошу их проанализировать факты с единственной точки зрения, которая в конечном счете должна иметь решающее значение: с точки зрения победы и освобождения. В силу позорного обязательства правительство, находившееся в бордо, согласилось выдать наши корабли врагу. Нет ни малейшего сомнения в том, что противник, из принципа или в силу необходимости, использовал бы их в будущем, либо против англии, либо против нашей собственной империи. Что ж, скажу без обиняков: пусть они лучше будут уничтожены!
Я предпочитаю знать, что даже «дюнкерк» , наш прекрасный, любимый, могучий «дюнкерк» , потоплен у мерс-эль-кебира, чем быть свидетелем того, как, оснащенный немцами, он в один прекрасный день подвергнет бомбардировке английские порты или алжир, касабланку и дакар.
Вызвав этот братоубийственный обстрел и пытаясь затем направить возмущение французов против союзников, которых оно само же предало, правительство, находившееся в бордо, выступило в свойственной ему лакейской роли.
Противник, используя это событие для того, чтобы натравить друг на друга английский и французский народы, выступает в свойственной ему роли завоевателя. Относясь к этой драме как к таковой, то есть считая ее, я бы сказал, отвратительным и достойным сожаления событием, но стремясь не допустить того, чтобы англичане и французы были морально восстановлены друг против друга, все дальновидные люди обоих этих народов выступают в свойственной им роли -в рол и патриотов.
Англичане, обдумывающие события, не могут не понимать, что победа будет невозможна для них, если противнику когда-либо удастся привлечь на свою сторону душу франции. Французы, достойные называться французами, не могут не сознавать, что поражение англии увековечит их порабощение.
Что бы ни случилось, даже если один из наших народов временно попадет под ярмо общего врага, оба они, два наших великих народа, сохранят свой союз. Либо они оба погибнут, либо вместе одержат победу.
Что касается французов, которые еще могут свободно действовать в соответствии с честью и интересами франции, я заявляю от их имени, что они окончательно приняли свое суровое решение. Они приняли незыблемое решение: сражаться до конца. Ссылка
Комментарий:
Мемуары Де Голля написаны после войны. Поэтому в них он значительно мягче говорит о возможности захвата кораблей немцами. Фактически считая такую вероятность ничтожной. В своей речи по горячим следам, де Голль более эмоционален. Но в июле 1940 года выступая по Би-Би-Си (!) он естественно не мог предать Англию анафеме. Вся его борьба на этом бы и закончилась.
Я всем всячески рекомендую прочитать мемуары Шарля де Голля. Это очень полезно для понимания того, какие нравы царили между союзниками. Становится значительно яснее, с кем приходилось иметь дело четыре долгих года войны Сталину. Наивные вопросы, почему Второй фронт так долго не открывался, отпадут сами собой.
Подпишитесь на рассылку
Подборка материалов с сайта и ТВ-эфиров.
Можно отписаться в любой момент.
Комментарии