Последняя четверть XVIII века, последовавшая следом за разгромной победой России в Русско-турецкой войне 1768-1774 годов, это история стремительного освоения империей новоприобретённых земель Северного Причерноморья и Крыма, территорий, которые ещё в то время стали называть Новороссией. Важная роль в этом процессе отводилась основанному в 1778 году новому городу — Херсону. Было ясно, что заключённый с Портой Кючук-Кайнарджийский мирный договор — это не мир, а перемирие. Поэтому на верфях, организованных во всех подходящих для того местах, спешно строились корабли, и Херсонская была крупнейшей из них.
В 1779 году здесь заложили первый линейный корабль Черноморского флота — «Святую Екатерину». Следом вытянулись к небу стапеля ещё нескольких кораблей и фрегатов. Верфь испытывала огромную нужду буквально во всём, но самой крупной драгоценностью оказался мастеровой люд. На всех морях, к которым у неё был выход, Россия торопилась строить корабли. Тысячи корабельных мастеров, плотников, кузнецов, резчиков по дереву съезжались со всех уголков страны к Балтике, в Архангельск, в Астрахань, на верхнедонские верфи, в Таганрог… Знающих и умелых людей не хватало, а потому ценность их была очень высока.
Однако в Санкт-Петербурге понимали всю важность Херсонской верфи, ведь к Черноморскому театру боевых действий она была наиболее близкой. В связи с этим Адмиралтейств-коллегия, как могла, удовлетворяла все требования генерал-аншефа Ивана Абрамовича Ганнибала (сына того самого арапа Петра Великого и двоюродного дедушки Александра Сергеевича Пушкина). Именно он руководил в Херсоне возведением первых городских и портовых строений, закладкой стапелей.
В начале 1783 года из столицы в Херсон прибыло 700 вольнонаёмных плотников. Позже из Казани приехали ещё 300. Постоянно поступали мастера из малороссийских местечек и приморских городков новых российских владений. Денег казна не жалела: к тому вынуждала царившая на Чёрном море напряжённая ситуация.
В 1778 году турецкая эскадра из 15 вымпелов вошла в Ахтиарскую бухту с явным намерением спровоцировать в Крыму исламское восстание и в случае необходимости поддержать татар высадкой морского десанта. Командующий Азовской флотилией контр-адмирал Федот Алексеевич Клокачёв запер для турок Керченский пролив, а граф Александр Васильевич Суворов под рукой которого в то время находились все русские войска полуострова, установил на берегах бухты и по побережью до Евпатории несколько артиллерийских батарей. Эти мероприятия несколько охладили у незваных гостей их боевой пыл, и они удалились восвояси.
Следующий «приступ» реваншизма у стамбульских владетелей приключился в 1782 году. Нарушив условия мира, их войска переправились на северный берег пограничной реки Кубань и оккупировали Таманский полуостров. Одновременно они попытались высадиться на Кинбурнской косе и подбили к восстанию крымских татар. Активными действиями турок удалось мягко, без развязывания войны выпроводить с Тамани, а татар Суворов усмирил. Восстание послужило причиной полной потери ими своей государственности и окончательного перехода Крыма под руку Екатерины Второй. Тут же Азовская флотилия «перекочевала» в Ахтиарскую бухту — русские адмиралы давно положили на неё глаз.
В Европе поднялась инициированная Францией и Пруссией волна обвинений России в агрессии, в планах захватить Босфор и Дарданеллы. Одним словом, с точки зрения дипломатических приёмов за 250 лет в европейской политике относительно России мало что поменялось. Но русская императрица по крепости характера могла дать значительную фору любому из монархов-мужчин того времени, а потому корабли в Херсоне спешно продолжали строить. Туда же для ускорения строительства и борьбы со мздоимством и разгильдяйством 8 мая 1783 года отправился сам вице-адмирал Клокачёв: не справлявшегося Ганнибала отозвали в Петербург.
В Херсон и Севастополь потянулись новые обозы, везущие новых мастеровых. По Днепру и Дону нескончаемым потоком сплавлялись вереницы плотов тяжёлого корабельного леса. Сибирские и Уральские заводы исправно слали пушки, ядра, картечь, обшивочную медь.
В середине лета 1783 года с Балтийского флота на быстро растущий Черноморский перевели 3878 флотских офицеров и матросов, среди которых числился и 38-летний капитан-лейтенант Фёдор Фёдорович Ушаков. За его плечами была предыдущая Русско-турецкая война, участие в Средиземноморском походе кораблей Балтийского флота, командование личной яхтой императрицы и успешное выполнение как её поручений, так и заданий светлейшего князя — Григория Александровича Потёмкина-Таврического.
Прибывших по числу строящихся семи боевых кораблей разбили на команды, коим доверили дальнейшее морское строительство. Потёмкину выпало следить за возведением линейного корабля №4, который впоследствии получил название «Св. Павел». Однако вскоре обнаружилось серьёзное препятствие, виновником которого опять оказались турки. В то время в торговый порт Херсона иностранные корабли пускались безо всякого карантина: они доставляли провизию, фрукты, вина, множество других полезных грузов. Флотский офицер из экипажа Ушакова Иван Андреевич Полномочный вспоминал в своих мемуарах: «…Судов иностранных приходило разных много, по Днепру стояли… Карантинов не было и пропущали суда просто… Турецкие суда нам привезли зло и заразу».
Первые случаи чумы в Херсоне проявились уже на исходе мая, а в октябре эпидемия вспыхнула с такою силою, что работы пришлось приостановить. Специально турки завезли её в Россию, в качестве биологического оружия, или она распространилась случайно, но вскоре эта хворь приобрела масштабы локального бедствия. Работы встали: адмирал Клокачёв приказал вывести с верфи людей подальше от заражённого города в степь. С мая по октябрь только военных моряков и адмиралтейских мастеровых у него умерло 385 душ. Чума бушевала и в Таганроге, и в Севастополе, и в других прибрежных городах. 13 июня Екатерина Вторая написала Потёмкину: «Дай мне знать о продолжении, или утушеиин, или пресечении язвы; сия меня стращает, опасаюсь всё, чтоб не прокралась паки… внутрь России».
Клокачёв приказал начальникам флотских команд, применить меры для предохранения своих подчинённых от заразы. Он даже не решился отправить из Херсона в Ахтиар спущенный 16 сентября на воду корабль «Слава Екатерины», чтобы исключить возможность занесения туда «заразы». О том, что чума разносится живущими на людях и крысах блохами, в то время ещё не знали. Команды жгли повсюду дымные костры, усиленно обтирались уксусом и жевали чеснок, считая, что только таким способом можно предохраниться от заразных испарений. Ушаков также не был сведущ в природе постигшего их бедствия, но во время средиземноморских плаваний и морских переходов из Балтики в Архангельск он уже сталкивался с эпидемиями скорбута (цинги) и оспы, и потому хорошо знал правила организации карантина.
Лагерь своей команды капитан приказал обнести камышовым плетнём, выходить за который без его личного на то дозволения строго настрого воспрещалось. Личный состав он разбил на артели, каждая из которых выстроила себе отдельный камышовый курень, рядом с которым обустроила несколько землянок и ко́злы, на которых проветривалась и окуривалась одежда. Заболевших отправляли в стоявшие вдалеке от лагеря отдельные палатки. Ещё дальше располагался карантинный лагерь для выздоравливающих.
Выход из лагеря за продуктами и водой осуществлялся только по крайней необходимости и только в присутствии офицера. От матросов требовали при встрече разговаривать, отвернувшись друг от друга. В случае обнаружения заболевшего, все, кто контактировал с ним, отселялись в индивидуальные землянки, за чем Ушаков наблюдал лично. Также только в его присутствии осуществлялся перевод заболевших и выздоравливающих. Все до единого ослушники строго и показательно наказывались. Ушаков с самого начала своей службы был ярым противником физических экзекуций, но в данном случае действовал жёстко… иногда даже жестоко: это был именно тот случай, когда жалеть — означало, не жалеть.
Строгими мерами он добился того, что, когда в других командах заражённые ещё появлялись (27 октября умер даже сам адмирал Клокачёв), у него с 4 ноября 1983 года эпидемия прекратилась. За это 17 декабря непосредственный начальник Ушакова командующий флотской дивизией капитан 1-го ранга М.И. Войнович, а следом за ним и заменивший в Херсоне Клокачёва генерал-майор А.П. Муромцев, объявили ему благодарности. Опыт Ушакова стали изучать и перенимать.
Тем временем международная обстановка накалялась, вот-вот могла вспыхнуть новая война. Корабли требовалось как-можно скорее закончить, из Санкт-Петербурга с этим постоянно торопили. Генерал Муромцев был вынужден вернуть людей в казармы и на верфь… и эпидемия вспыхнула с новой силой. Вспыхнула у всех, кроме команды Ушакова, который и в казарме внедрил отработанные в степи принципы.
Ту часть казармы и двора, в которой обитали его подчинённые, от других отгородили плетнями и каменными стенками. Во дворе вырыли две большие землянки и много малых. Большие — для прибывших из главного портового карантина и выздоравливающих, малые — для заболевших и подозрительных. Все внешние контакты членов команды строго ограничивались и регламентировались. Все помещения регулярно дезинфицировались.
А тем временем люди в Херсоне умирали и умирали.
Военврач Эрнест Вильгельм Дримпельман отмечал в своих записках: «Здесь увидел я страдание, отчаяние и уныние среди нескольких сот людей… Им нельзя было и помочь, так как болезнь уже слишком развилась. Мои молодцы-рекруты, хотя большинство их прибыло в Херсон здраво и невредимо, все почти перемёрли……были определены арестанты, называемые по-русски каторжниками, которые каждый день ходили по улицам с тележкою, чтобы подбирать попадавшиеся трупы и погребать их вне города на отведённом для того месте».
Когда эпидемия наконец утихла, людские потери Херсона оценили в 10 тысяч человек. Как записал офицер Полномочный: «…служителей и вольнонаёмного народу половина разве что осталась». Для пока ещё малолюдной Новороссии это была огромная потеря.
Екатерина Вторая в письмах умоляла Потёмкина: «Пронёсся слух по здешнему народу, будто язва в Херсоне по-прежнему свирепствует и будто пожрала большую часть адмиралтейских работников. Сделай милость… примись сильной рукой за истребление Херсонской язвы».
И светлейший князь взялся.
В Херсон были направлены знающие лекари и требовательные офицеры для организации карантина. Мимо его внимания не прошёл успех в борьбе с чумой его протеже и любимчика — капитана Ушакова. Тот написал подробную докладную записку, описывающую приобретённый опыт и снабжённую схемами степного лагеря и казармы. Сведения эти учли, и к исходу 1784 года эпидемию удалось побороть. Уже в конце августа 1784 года линейный корабль «Слава Екатерины», сопровождаемый фрегатом «Херсон», появился в виду турецкой крепости Очаков, чем немало «опечалил» её гарнизон и турецких капитанов. Тогда же на воду спустили и «Св. Павла».
1 января 1784 года Ушакова произвели в капитаны 1-го ранга. 3 мая ему объявила благодарность Адмиралтейств-коллегия, а 12 октября 1785 года его наградили орденом Святого Владимира 4-й степени. Всё ближе становилось то время, когда он начнёт «опечаливать» турецких флотоводцев уже всерьёз.