До самой смерти: последняя экспедиция Ивана Черского
Семейный подряд
Спокойная жизнь в Петербурге чете Черских была не по душе. Обрабатывая коллекции мамонтов и сибирских носорогов, за монографию о которых Иван Черский получил медаль Русского географического общества, учёный вынашивал план очередной экспедиции. Чтобы выяснить, можно ли считать Крайний Север родиной доисторических животных, путешественник решил исследовать Колымский край. Академия наук одобрила проект учёного, и в феврале 1891 года он вместе с женой и сыном отправился в путь. Ещё одним участником экспедиции стал племянник Черского, Генрих Иосиф фон Дуглас.
Медаль им. графа Ф.П. Литке. Фото: Научный архив РГО
"Моя жена, наблюдавшая уже целый год в Преображенске на р. Нижней Тунгуске, взяла на себя производство метеорологических наблюдений и собирание энтомологической коллекции вместе с сыном; к тому же она недурно препарирует шкурки птиц. Прусский подданный Генрих фон Дугляс оказался великолепным стрелком и упражняется с успехом в препараторском деле, которому и я не прочь отдавать свободные минуты дня. Что же касается ботанизирования, то оно будет распределяться между всеми, смотря по возможности".
Из письма Ивана Черского к Фёдору Плеске от 7 мая 1891 г. из с. Качуг на р. Лене[1]
Задачи участников экспедиции были обширными. Они производили маршрутную съёмку, нанося на карту доселе неизвестные территории. Собирали зоологические, ботанические и геологические коллекции. Изучали этнографию и историю края. Двенадцатилетний Саша, сын Черского, выполнял исследовательские задачи наравне со взрослыми: "Экскурсия к ближайшим окрестностям Качуга дала кое-что небезынтересное в геологическом отношении (озёрные и эолические послетретичные отложения), а Саше удалось найти здесь (сейчас же ниже деревни, в террасе правого берега Лены) изделия каменного периода неолитические, что его крайне обрадовало и усилило страсть к разрыванию и осмотру песков и глин", — писал Иван Дементьевич академику Фёдору Плеске.
Письмо И. Черского. Фото: Научный архив РГО
Не было бы счастья, да несчастье помогло
Путешествие по суровым северным местам требовало серьёзной подготовки и вдумчивой организации. "Для того, чтобы затруднить и замедлить наше передвижение, казалось, сочетались все неблагоприятные условия, вообразимые в таких случаях; это своего рода тройственный союз, в котором участвовали: болезнь, голодные лошади и невообразимо скверная дорога", — отмечал Черский. Путь из Качуга к Якутску оказался тяжёлым из-за холодов и ветра, берега реки Лены "усеяны были громадными льдинами". Но внимание исследователя куда больше занимали наблюдения — верховья реки на тот момент были практически не исследованы, Черский отметил, что на постилиоценовые осадки его предшественники практически не обращали внимания. Даже неблагоприятные погодные условия в итоге оказались на пользу научной работе: "В одном месте недалеко от Якутска (30 вёрст), благодаря сильному ветру, нас прибило к склону утёса, в котором удалось найти ископаемые раковины, неизвестные до сих пор из этой местности".
Фото: Павел Глушков, участник фотоконкурса РГО "Самая красивая страна"
Из Якутска путешественники шли на восток, через южные отроги Верхоянского хребта к Оймякону. Там выяснилось, что нанятых лошадей не хватает для экспедиции: Черский заключал контракт на вьючных и верховых животных для учёных, не предполагая, что в их число входят также лошади для проводников. Плюс ко всему багаж оказался заметно тяжелее, чем ожидалось. В результате учёному пришлось разбираться с финансовыми проблемами — вместо 20 лошадей понадобилось 27, перерасход составил бы 1575 рублей. Подрядчик — пожилой якут Николай Кривошапкин — пошёл навстречу путешественникам, узнав, что экспедиции покровительствует император и столичное начальство. Он согласился не брать деньги за "лишних" лошадей и безвозмездно починил упряжь, вьючные сумы и чемоданы. Позже в Верхне-Колымске стало известно, что цена найма одной лошади была завышена примерно вдвое, так что подрядчик лишился всего лишь небольшой части прибыли. Однако к этому моменту Черский в письмах с отчётами об экспедиции успел походатайствовать о предоставлении Кривошапкину государственной награды — купец получил орден Св. Станислава 3-й степени.
Тяготы пути
"Оймекон это половина дороги к Верхне-Колымску, которую мы совершили в сорок дней. К зимовке можем попасть, следовательно, только около половины сентября. К неблагополучиям следует отнести дожди, преследующие нас в последнее время и затрудняющие переправы через реки. И в настоящее время уже третий день выжидаем убыли воды на Индигирке, а между тем она только прибывает и выходит даже из берегов. <...> Не малые убытки мы потерпели от густоты леса, по которому доводится прокладывать дорогу нашему большому каравану: ломается всё, что только может быть изломанным. Не обходится без порядочных царапин на лице или руках проезжающих, а был даже случай, в котором ездок (Г. Дугляс) должен был повиснуть на дереве, настолько наклонившемся над дорогой, что под ним могла пойти только лошадь, выскользнув из-под повисшего путешественника".
Из письма Ивана Черского к Александру Штрауху, 29 июля 1891 г., г. Оймякон
Хребет Черского. Фото: Андрей Грачёв, участник фотоконкурса РГО "Самая красивая страна"
Дорога от Якутска до Верхнеколымска заняла два с половиной месяца, за это время путешественники преодолели больше 2100 км. За Нерским плоскогорьем они обнаружили горные хребты, сложенные гранитами, — Черский назвал их Тас-Кыстабыт, Улахан-Чистай, Томус-Хая. Дальше начался спуск к долине Колымы, растянувшийся на 200 км, — после "поражающих своим грозным величием котловин... угрюмых ущелий, оглушительно ревущих водопадов, — система широких и очень пологих долин". На притоке Колымы, реке Зырянке, Черский открыл месторождение каменного угля, которое разрабатывается вплоть до наших дней. В Верхнеколымске участники экспедиции остановились на зимовку, которая продолжалась восемь месяцев и оказалась тяжёлой.
"Без сахара мы жили с 22 октября, т.е. ровно 3 1/2 мес., а без свечей с 15-го января; муку получим только в апреле, а у нас ныне всего лишь 1 1/2 пуда. Даже расточительный богач может здесь просидеть иногда без предметов почти первой необходимости; наш священник, напр., курит теперь махорку, да и муки и свечей у нас почти нет — в срок не доставили — вот и всё; ржаной хлеб я никогда не любил и не ел, а теперь он служит дессертом, только жаль, что такой дессерт подаётся не более одного раза в неделю. Тем не менее живём весело и не унываем. Здоровье вполне удовлетворительное".
Из письма Ивана Черского к Фёдору Плеске от 6–18 февраля, г. Верхнеколымск
Черский продолжал работу: обрабатывал собранные материалы, систематизировал записи, фиксировал данные метеорологических наблюдений и геологических исследований, даже выехал как-то на собачьей упряжке в горы к северу от города. Услышав, что некий Михаил Санников обнаружил в окрестностях реки Яны хорошо сохранившиеся останки мамонта, связался с ним, чтобы уточнить информацию. "Так как одна из главнейших целей экспедиции заключается в геологическом изучении почвы, в которой встречаются остатки мамонтов и других ископаемых животных, то понятно, что приобретение более или менее хорошо сохранившегося трупа мамонта (или другого какого-либо животного того времени) имело бы громадное значение для науки, в особенности, что такое желание выражено было самим государем императором, всемилостивейше даровавшим средства на снаряжение этой экспедиции", — писал Черский Санникову. Впрочем, рассказы о мамонте оказались неправдой. Тем не менее учёный надеялся, что подробные инструкции, которые он дал в своём письме на случай находки доисторических животных, помогут в дальнейшем сохранить их для науки.
Хребет Черского. Фото: Научный архив РГО
Жизнь и смерть в экспедиции
Тем временем племянник Черского — Генрих Дуглас — влюбился в одну из дочек местного священника, Екатерину Степановну Попову. Учёный забеспокоился, что личная жизнь молодого человека может повредить его работе, и когда тот обратился к нему с просьбой одобрить брак, потребовал официальное письменное подтверждение, что Дуглас продолжит участие в экспедиции.
"Нежданно-негаданно свершилось "событие", выходящее из ряда обыкновенных. Вообразите, Г. Дугляс, в одно прекрасное утро, объявил нам, что, влюбившись в одну из дочерей местного заштатного священника, он во что бы то ни стало решает на ней жениться!! — Не желая, с одной стороны, подготовить шансы на нелестные воспоминания о пребывании здесь экспедиции (семейство это образцово нравственное и дружно живущее — до удивления), а с другой стороны, вполне сознавая, что успех дела экспедиции не должен стоять в какой-либо зависимости от наших узко-житейских вожделений, понятно, что на такое заявление я мог ответить только "официальною бумагою", выставив в ней те условия, без соблюдения которых данное лицо не может оставаться членом экспедиции. Копию этой "бумаги", как равно и копию данной мне затем подписи, препровождаю Вам как документ — на случай представившейся в нём надобности. Доживём — увидим, а в крутых делах я всегда твёрд и решителен".
Из письма Ивана Черского к Фёдору Плеске от 6–18 февраля, г. Верхнеколымск
В конечном итоге опасения Черского оказались справедливы: к весне, когда пора было отправляться в путь, Екатерина Степановна уже ждала ребёнка и отказалась уезжать. Муж остался с ней, вызвав серьёзное недовольство своего дяди.
Зимовка в холодном доме подкосила учёного — начался кашель, обострился туберкулёз. К концу мая он так ослаб, что не мог даже писать самостоятельно — диктовал письма жене и сыну. При этом он продолжал работать — понимая, что ему осталось недолго, торопился привести в порядок дела и записи. Когда Колыма вскрылась, экспедиция продолжилась — вниз по реке отправились два карбаса. На носу одного из них полулежал Черский, продолжая наблюдения за характером берегов и определяя образцы пород, которые ему приносили с берегов реки Мавра и Саша. "Я сделал распоряжение, чтобы экспедиция не прерывалась до Нижне-Колымска даже в том случае, когда настанут мои последние минуты, и чтобы меня все тащили вперёд и даже в тот момент, когда я буду отходить, — писал он. — Я радуюсь тому, что успел познакомить жену с целью моих исследований и подготовить её настолько, чтобы она сама могла после моей смерти закончить экспедицию до Нижне-Колымска, а там уж экспедиция должна считаться законченной".
25 июня 1892 года великого исследователя не стало. Присутствовавший при его смерти священник Сукачевский вспоминал, что перед этим Мавра давала указания сыну, что делать с бумагами, если она тоже умрёт — она сама была слаба. Находившийся при смерти Черский успел дать последнее напутствие своему наследнику: "Саша, слушай и исполняй". К счастью, этого не понадобилось — Мавра смогла исполнить волю мужа сама.
"Мне хотелось похоронить мужа вблизи какого-нибудь селения. Однако из-за бури, мешавшей плаванью, простояли у устья Прорвы трое суток. 28 июня карбазы спустились до заимки Колымской, несколько выше устья реки Омолон, где и было решено похоронить Черского. Из бревна, принесённого течением, было наскоро сооружено некоторое подобие гроба, куда были положены останки покойного мужа. Затем стали рыть могилу, но на глубине 1/2 аршина земля оказалась настолько мерзлой, что лопаты пришлось отбросить и рыть могилу исключительно при помощи топора. Только 1 июля состоялись, наконец, похороны, а позже на могиле были поставлены крест и ограда".
Мавра Черская
Под руководством Мавры Черской экспедиция продолжила идти по намеченному маршруту до Нижнеколымска, а оттуда — в Иркутск и Петербург. Все собранные коллекции и материалы были переданы в Академию наук. Наблюдения Черского в дальнейшем использовали его последователи, исследовавшие геологию в бассейнах рек Колымы, Яны и Индигирки.
[1] И. Д. Черский, Неопубликованные статьи, письма и дневники. Статьи о И. Д. Черском и А. И. Черском. Под ред. С. В. Обручева
Обложка: Коллаж пресс-служба РГО
Подпишитесь на рассылку
Подборка материалов с сайта и ТВ-эфиров.
Комментарии