Его лимит на везение. Из биографии сапёра-пограничника Олега Улеватого

40 лет назад, в декабре 1981 г., на самом верху было принято решение ввести на территорию Афганистана подразделения пограничных войск СССР.
Им определили зону ответственности глубиной до 100 км вдоль всей советско-афганской границы — бандформирования тогда стали регулярно нарушать наши рубежи, обстреливать населённые пункты, минировать территорию. Советские пограничники наряду с воинами 40-й армии выполняли свой долг в Афганистане вплоть до середины февраля 1989 г. Полковник Олег Улеватый был одним из участников тех событий.

«Опасность была везде»

Владимир Снегирёв, «АиФ»: — Олег Витальевич, я хорошо помню свой первый афганский опыт. Вернувшись домой после годичной командировки «за речку», долго не мог заставить себя ступить на газон: такой был страх подорваться на мине. Ходил только по асфальту. А вы, сапёр, каждый день были обязаны ходить «по траве», то есть ради других рисковать собственной жизнью.
Олег Улеватый: — Нас в академии учили фронтовики. И до этого в училище тоже были фронтовики, очень жёсткие учителя. Помню, было у нас учебное минирование: Калининград, дождь, лужи. А преподаватель говорит: «Сынки, вот сейчас словчите, не станете ползать в этих лужах. Значит, когда будет реальный бой, вы погибнете».
— Расскажите о вашем первом боевом выходе. О первой встрече с реальной опасностью.
— В любом выходе на выполнение боевой задачи присутствует элемент опасности. Остро эту опасность я впервые почувствовал в ходе Мармольской операции. Против моджахедов тогда были задействованы значительные силы как пограничных войск, так и армейцев. Наша, а вернее, моя инженерная группа в составе войсковых сил выдвинулась в указанный район на направление входа в Тангимармольское ущелье с целью проверки местности и всего направления на наличие мин и разминирования, чтобы обеспечить действия войсковых сил.
Разместившись в одном из «карманов» каньона, мы прикрыли сигнальными минами своё месторасположение. Вместе с моим заместителем, старшим прапорщиком Володей Киреевым, поднялись на сопку, там обнаружили отрытые траншеи со стрелковыми ячейками. Всё дно траншей было усыпано толстым слоем пустых гильз. Это были позиции «духов». После этого приступили к работе. Не успели пройти и двадцати метров, как нас обгоняет армейский «Урал» и тут же подрывается на мине.
Всё это прямо на глазах: хлопок, кабину встряхнуло, переднее левое колесо отлетает, водитель вываливается наружу. Ошалевший, контуженный, но, слава богу, живой. Пошли очень внимательно, начали чистить всю дорогу. Рядом работали афганские сапёры, но они больше мешали. Я отогнал их в сторону.
Смотрю, мой сапёр Саша Малыгин, шедший чуть впереди, поворачивается и глазами показывает на воткнутый им флажок: тут что-то подозрительное. Я беру у него миноискатель, начинаю водить, и сразу в наушниках идёт четкое усиление сигнала. Дал команду бойцам отойти подальше назад, беру штык-нож, потихонечку разгребаю грунт. Вскоре вижу тёмно-серый корпус и хвостовик авиабомбы.
— Это была советская бомба?
— Да, наша. Незадолго до этого «духи» захватили под Мазари-Шарифом машины с авиабомбами. Из них они мастерили фугасы, которыми закрыли вход в Мармольское ущелье и само ущелье.
Стал эту бомбу откапывать, вижу: песок у меня под ногами осыпался и колени мои упираются прямо на нажимную крышку противотанковой мины TS/6,1. Она стояла чуть сбоку на корпус авиабомбы.
Я на руках медленно отжался, потому что в этот момент у меня просто похолодело всё. Понимал: если сейчас взорвётся, то меня на атомы разнесёт. Потом, когда начал продолжать, с ладоней пот тёк. Такое напряжение. Я опускал ладони в пыль, потом вытирал и опять начинал работать. Провода от фугаса шли в сторону входа в ущелье. Стал их обрезать жила за жилой.
— Фугас был управляемый?
— Все фугасы были управляемые. А мину установили на всякий случай, если машина на неё наедет, то сработает как детонатор. Кстати, под фугасом обнаружили ещё одну мину. Такая ловушка.
Всего мы тогда обезвредили больше тридцати управляемых фугасов, двадцать пять противотанковых мин, несколько мин-ловушек, обнаружили склады с боеприпасами и продовольствием. На базу группа вернулась только к полуночи и без потерь.

«Сюрпризы», несущие смерть

— Вы, будучи курсантом или слушателем академии, все эти мины и ловушки изучали? Знали их сильные и слабые стороны?
— Знали, но никогда нет стопроцентной гарантии, что в данном случае ты всё сделаешь как надо. Сюрпризы встречались постоянно. Например, в том же Мармоле обратили внимание на то, что вокруг валяется много китайских термосов для воды. Я поднял с земли один, чувствую: какой-то он необычно тяжёлый. Оказалось — внутри взрывчатка. Если бы нажал на крышку, чтобы вода потекла, то был бы взрыв. Крышка играла роль замыкателя.
В этих душманских кишлаках много встречалось предметов, к которым рука сама тянулась. Тротил они заливали и в пластиковые бутылки, и в специально пошитые мешочки из кожи. Поэтому у нас был строжайший запрет: не оставлять после себя различные ёмкости. И ничего не трогать!
— И что вы делали с этими минами?
— Взрывали. Или прямо на месте, или оттащив в сторону. Когда взорвали фугас, о котором я рассказывал, на месте подрыва образовалась воронка, в которой мог поместиться БТР.

«Сперва вытащи бойцов!»

— На войне у каждого человека есть свой лимит — и на жизнь, и на смерть. Нельзя бесконечно испытывать судьбу. А вы по роду своей работы едва ли не каждый день её испытывали. Наверное, были какие-то суеверия, традиции?
— Лично у меня не было никаких особых суеверий. Хотя вот что могу вспомнить: у нас в манёвренных группах у большинства бойцов были крестики. Сапёры не составляли исключение. Ещё хочу отметить, что было много случаев, когда какая-то потусторонняя сила оберегала тебя. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. И всё же главным ангелом-хранителем были те знания, которыми мы обладали, и ещё, если так можно выразиться, — «пересиливание» страха.
— Но как случилось, что вы сами не убереглись?
— 1986 год, июль. Я оперативный дежурный в отряде. Командир говорит: «Олег, снимайся, срочно вылетаем в Имам-Сахиб, там подрыв».
Прилетели. Там минное поле. Стали работать. Одну мину сняли, другую... Думаю: надо передохнуть, предчувствие какое-то нехорошее появилось. Только поставил ногу на землю, она скользнула, прозвучал взрыв. Я падаю, как подрезанный, пыль, песок... И моя голова оказывается как раз между двумя другими противопехотными минами. Воздушной волной оголило нажимные крышки соседних мин. Их, видимо, ставили из расчёта «не жалей». Мне на помощь бросается боец — и тоже подрыв. Это Игорь Никонов, сержант из нашего инженерно-сапёрного взвода, замкомандира. К нему на выручку спешит Серёжа Смирнов, его друг, они из одного города Богородицка, вместе в школе учились. Серёжа подхватывает друга на руки, и снова взрыв, оба падают.
Это был единственный случай в моей боевой практике, когда два моих бойца одновременно подорвались. У Серёжи оторвало часть левой ноги, у Игоря осколки прошли по спине, по ягодицам.
— А с вами что случилось?
— Оторвало ступню.
— Такие ранения означают огромные потери крови, болевой шок. А к вам никто не может подойти — кругом мины...
— Ко мне кинулся наш офицер Сергей Агапов, но я ему крикнул: «Назад! В первую очередь вытащи бойцов». Просто решил: если уж погибать, то по-человечески: спасти в первую очередь солдат. У меня был нож, но он куда-то запропастился, мне ребята бросили другой. Ещё там полёвка была.
— Что такое полёвка?
— Провод П-274, двухжильный. Я им перетянул бедро, чтобы остановить кровь. Потом ножом сам себе отрезал болтающийся кусок мышцы. Дальше надо сделать обезболивающий укол. У меня было два шприца — один с противорвотным препаратом, другой с промедолом. И тут я замешкался, укол себе делать как-то боязно было. И смех и грех! Ступню оторвало, а укол боюсь себе сделать. С детства боялся уколов. Перепутал, воткнул сначала противорвотный, затем промедол, сам дополз до кромки минного поля, там меня ребята подхватили. Ну, вот и всё.
— Это, конечно, далеко не всё. Вы же продолжили службу?
— Лечился в госпиталях — сначала в Душанбе, потом в Голицыне. Уже под конец лечения меня вызвали на Лубянку, где располагалось командование погранвойсками. Командующий генерал армии Вадим Александрович Матросов вручил орден Красного Знамени. Потом спрашивает: «Ну, майор, где ты собираешься служить дальше?» Я ему отвечаю: «Товарищ генерал армии, верните меня в отряд». Я тогда уже освоился ходить на протезе, чувствовал себя хорошо.
Матросову доложили ещё по результатам Мармольской операции, что Улеватый удачно там сработал. Но тут он сказал: «Всё, майор, ты своё отвоевал. Будешь теперь учить. Вот в Военно-инженерной академии открылся наш пограничный факультет. Пойдешь туда»? Я дал согласие.
— А как сейчас оснащены инженерные войска? Наверняка у вероятного противника появились новые мины и ещё более коварные ловушки. Мы к этому готовы?
— Так точно! Инженерные войска имеют богатейшую историю, пройдя за 320 лет славный путь служения своему Отечеству. Это самые технически оснащённые войска, с современной техникой, квалифицированными специалистами. Уверен, что мои собратья сапёры выполнят любую поставленную задачу. Я на сей счёт совершенно спокоен.
Обложка: Начальник инженерного отделения Пянджского пограничного отряда майор Олег Улеватый снимает фугас на входе в Мармольское ущелье, 1984 г. nashural.ru