Горячий снег Зимней войны

О причинах начала вооруженного конфликта 1939–1940 годов между СССР и Финляндией «Культура» побеседовала с питерским историком Баиром Иринчеевым.

культура: Версий начала войны много, но превалирует одна — нападение СССР на «маленькую и гордую свободную Финляндию». Так ли оно было?
Иринчеев: Отношения между странами испортились сразу после Октябрьской революции, когда в Финляндии началась гражданская война. Как и у нас, белые воевали с красными. Коммунистам помогала оружием Советская Россия, их противникам — Германия и Швеция. Из добровольцев в том числе была сформирована аж целая немецкая дивизия. И после победы белых в Финляндии случился сильный националистический подъем, пошли призывы отторгнуть от СССР территорию Карелии. Был предпринят ряд попыток осуществить вооруженный захват, а пропаганда вещала, что это якобы исконно финские земли, где был создан эпос «Калевала». На деле же этот пиар-проект по повышению национального самосознания финского народа был создан с нуля только в 1835 году, это самый настоящий «новодел». Хотя, согласно официальной финской истории, Элиас Лённрот нашел некие карельские руны, «переосмыслил» их и переписал своими словами.

культура: Но откуда в едва «освободившейся» небольшой стране деньги на бряцание оружием?
Иринчеев: Средства давал национальный бизнес — ведь Карелия очень богата лесом. Деревообрабатывающая промышленность Финляндии набирала обороты, ей требовалось сырье, а молодая Советская республика представлялась финскому правящему классу колоссом на глиняных ногах.

культура: Но причина конфликта 1939 года, видимо, не только в этом…
Иринчеев: Сталин понимал — грядет мировая война. И нужно отодвигать границу от Ленинграда. В 1920‑м ослабленная Гражданской страна это осуществить не смогла, и поэтому в 1939‑м СССР сделал Финляндии более чем справедливое предложение. Те самые территории, которые финны пытались забрать у нас силой оружия, — в обмен на меньшую в два раза площадь на Карельском перешейке. Плюс полуостров Ханко, но уже в аренду, за большие деньги — под военную базу. Предложение было хорошее, выгодное. Но лидеры Финляндии посчитали его свидетельством слабости Кремля.

культура: Почему СССР настаивал на аренде полуострова Ханко?
Иринчеев: Если посмотреть на карту, очевидно — дислоцированный в Кронштадте флот сидит в мышеловке, под огнем финских батарей. Необходима была база на выходе из залива, причем незамерзающая.

культура: Выходит, СССР боялся нападения Финляндии?
Иринчеев: Нет, но близость Ленинграда к границе — оборонительная линия проходила по предместьям, второй рубеж пришлось бы строить прямо в жилых кварталах, — создавала большую опасность. Сталин прямым текстом сказал на переговорах Юхо Паасикиви: мы боимся, что на территорию Финляндии зайдет армия одного из европейских государств и нападет на СССР, причем эти войска сразу окажутся прямо под стенами Ленинграда. А это — неприемлемо.

культура: Чьи войска?
Иринчеев: Не обязательно, скажем, германские. Тогда коалиции еще четко не сложились. Всякие допускались варианты… Могли быть и англичане. Перед войной финны закупили несколько десятков британских скоростных бомбардировщиков Bristol Blenheim, они базировались на аэродроме Саккола (ныне Громово). И вся северная столица была в досягаемости. Финны тут же организовали полеты. Купили у немцев оптику для аэрофотосъемки и начали разведработу. Причем еще в августе 1939-го, до начала каких-либо переговоров! Расчет строился на том, что летающие на высоте 8000 метров машины не увидят. Но их засекли, в том числе над военными аэродромами Левашово и Касимово, а также над Кронштадтом.

Состоялся обмен дипломатическими нотами: по факту пролета на территорию СССР протест заявлял наш МИД, а когда борта возвращались, возмущались уже финны. Миссия была настолько секретной, что о ней и в Финляндии знали всего несколько человек. А поскольку финны упорно твердили, что это не их самолеты, советские военачальники сделали логичный вывод — соседняя страна используется как плацдарм для вооруженных сил некоего третьего государства, ведется разведка советской территории. Зачем — вопрос риторический…

культура: Какова была позиция Финляндии на переговорах?
Иринчеев: Министр иностранных дел Элиас Эркко на переговоры, в которых с советской стороны участвовали Сталин и Молотов, не поехал, а отправил Паасикиви, бывшего в ранге посла. Это грубое нарушение дипломатического этикета. И в советской прессе тех дней не без оснований писали, что Финляндию специально загнали в непримиримую позицию ее тогдашние союзники — Англия и Франция.

культура: Обстрел советской погранзаставы, с которого началась война, — кто его организовал?
Иринчеев: Мой коллега профессор Барышников-младший из университета Санкт-Петербурга последние несколько лет безвылазно просидел в архивах ФСБ. И он не нашел ни одного документа, который бы свидетельствовал, что это наша провокация. Как сегодня любят утверждать финны.

культура: А ведь финны сами готовились к войне…
Иринчеев: Да, скрытая мобилизация в Финляндии была объявлена еще в октябре. Переговоры только начались, а армию тайно развернули до размеров военного времени… Отмечу, что не сделай они этого, и план Кирилла Мерецкова о захвате Финляндии за три недели силами одного Ленинградского военного округа увенчался бы успехом.

культура: Все правительство Финляндии было настроено на войну с СССР?
Иринчеев: Нет. Эркко — очень прозападный человек — был ее инициатором. А вот главнокомандующий Карл Густав Маннергейм, наоборот, выступал за то, чтобы подписать соглашение. И Паасикиви был за компромисс. Но решения принимали не они. Кстати, в ходе переговоров советская сторона продемонстрировала удивительную гибкость. Встал вопрос о финской линии обороны — они не хотели ее отдавать. И денег много вложено, и неуютно с открытой границей. Наши не возражали, соглашались пересмотреть соглашение и провести границу южнее «линии Маннергейма». Но финнов и это не устроило.

культура: Ранее упомянутый план Мерецкова, командующего Ленинградским ВО, чем-то напоминает немецкий блицкриг.
Иринчеев: Именно так — Мерецков взял за пример опыт вермахта в Польше и, без скидки на условия местности, решил его применить в Финляндии. Из Каменки выступал танковый корпус, укомплектованный Т-28 — машинами прорыва. За ним в тылы противника устремлялись скоростные БТ. На севере от Ладоги 34‑я легкотанковая бригада наполовину погибла как раз потому, что ее бросили в прорыв при наличии одной-единственной ниточки дороги.

культура: И что это было — предательство или халатность?
Иринчеев: НКВД тогда проводил расследование, вердикт — преступная некомпетентность командования 8‑й армии. И была рекомендация — арестовать ее экс-командующего Ивана Хабарова, командира 139‑й стрелковой дивизии Николая Беляева и командира 75‑й стрелковой дивизии Александра Степанова. Но мнение чекистов проигнорировали. А ведь финны заранее подготовили две западни — на Карельском перешейке и к северу от Ладоги. Еще в 20‑е годы! И наши войска в них попались…

культура: Неужели наши командиры, в отличие от финских стратегов, оказались столь слабыми?
Иринчеев: Офицеры финской армии получали хорошее образование, они учились в военных заведениях всей Европы — в Англии, Германии, Франции, Швеции. Наши — в отечественных военных вузах, которые, во‑первых, только формировались после революции, во‑вторых, ощущали на себе научно-образовательную западную блокаду. Да и дурости много было. Беляев — кадровый военный, в прошлом штабс-капитан царской армии, — звонит комбригу Николаю Панину, командиру 1-го стрелкового корпуса. Объясняет, что наступать его дивизия не может, нужна передышка хотя бы на сутки. Люди измотаны, боеприпасы на исходе, требуется подтянуть пополнения. А у Панина сидит Кулик, будущий маршал, на тот момент замнаркома обороны. Хватает трубку и орет на Беляева: «Наступай!»

культура: Перед началом боевых действий финны пристреливали пулеметы ДОТов, да и орудия тоже. Почему наши не засекли огневые точки?
Иринчеев: Разведданные были, но Мерецков от них отмахнулся. Почему — у него уже не спросить. Данные агентурной разведки тоже имелись, в 1936 году в СССР даже издали альбом по финской фортификации Карельского перешейка. Альбом лежал на столе у Мерецкова, и сначала к нему ни у кого доступа не было. Потом, после провала наступления, его начали копировать и спускать информацию в дивизии. Кстати, данные разведки по строительству финских фортификационных сооружений за 1937–1939 годы почему-то тоже отсутствовали, во всяком случае, таковых в архивах я не обнаружил. И это еще одна загадка. Мерецков, правда, был арестован в 1941-м, но расследование его действий во время Зимней войны было прервано в связи с нападением Гитлера на СССР. Сталин лично распорядился отправить генерала на фронт, искупать, так сказать, кровью…

культура: Получается, что сначала наступали вслепую?
Иринчеев: Да. В донесениях писали: «Мы подошли, видим надолбы и колючую проволоку, подозреваем где-то поблизости ДОТы». Противостояли же нам, кстати, отнюдь не многочисленные войска. На батальон с 18 пулеметами приходилось 3–4 километра линии фронта. Это очень много. Но такое количество вооружения, расположенного в укрытиях (в том числе фланкирующего типа) позволяло обеспечить необходимую плотность огня. И сорвать практически любую пехотную атаку. «Линия Маннергейма» не была сверхмощной. Просто обороняли ее грамотно, а наши, повторюсь, хотели победить «с наскока». Согласно плану Мерецкова, неделя отводилась на подход к финской линии обороны, еще неделя — на ее штурм, и неделя — на марш в направлении Хельсинки. Мягко говоря, слишком оптимистично.

культура: Москва поставила командарму какие-то жесткие сроки?
Иринчеев: Москва ничего не ставила, три недели — это была личная инициатива Мерецкова, его расчеты. Свой план он представил на высшем уровне, защищал, и в итоге добился, чтобы он был принят. И закончилось все это, как известно, большой кровью.

культура: 11 февраля 1940 года «линия Маннергейма» была все-таки прорвана. Почему РККА не пошла на Хельсинки?

Иринчеев: Разведка докладывала, что англичане и французы уже грузятся на корабли, чтобы плыть воевать с Советами. Союзники обещали направить корпус — 50–70 тысяч человек плюс 200 самолетов. Но только к маю. А финская армия могла продержаться максимум март. Маннергейм выложил свои расчеты правительству и сообщил собственное мнение: либо мирные переговоры на условиях Сталина сейчас, либо безоговорочная капитуляция уже в самом скором времени.

культура: СССР получил больше, чем просил вначале…
Иринчеев: Финские политики пытались торговаться, но Молотов их довольно грубо осадил. Напомнив, что на дворе уже не октябрь, пролилась кровь и условия поменялись. И что есть товарищ Отто Куусинен, который мечтает поднять над Хельсинки красный флаг. А вот именно этого, создания марионеточного просоветского правительства на уже захваченных финских территориях, Маннергейм и его коллеги боялись больше всего по понятным причинам. Запахло расколом страны и новой гражданской войной.

культура: В 1944 году мы опять пощадили Финляндию, которая вступила в Великую Отечественную на стороне Гитлера. Откуда такое добродушие?
Иринчеев: В 1941‑м финны, заняв Выборг и прилегающие районы, отказались продолжить наступление на Ленинград с севера. Так опять-таки решил Маннергейм. Немцы говорили, что Финляндия их обманула, что Ленинград устоял из-за пассивности финнов. Не то чтобы Сталин был финнам благодарен, но он был прагматиком до мозга костей. Цель оккупировать Финляндию не стояла. Требовался дружественный сосед, удобный торговый и экономический партнер, этакое новое «окно в Европу». В Хельсинки просчитали все плюсы, прекрасно осознавали минусы конфронтации с мощным соседом и в итоге охотно согласились на внеблоковый статус и подчеркнуто независимую от Запада политику. Советско-финляндские отношения, начиная с конца 40‑х до распада СССР, стали, как известно, образцом мирного и взаимовыгодного сосуществования капиталистической и социалистической систем.