Крымская Отечественная. Как Европа готовилась расчленить Россию

30 марта 1856 г. на заключительном заседании Парижского конгресса был подписан одноимённый мирный трактат, подводивший итоги Крымской войны.
В отечественной традиции его принято считать унизительным, а то и позорным. Вот что говорил о Парижском мире современник событий Фридрих Энгельс: «Надменный пустоголовый Николай жалким образом пал духом… Царизм потерпел жалкое крушение». А вот вердикт Владимира Ленина, вынесенный через полвека: «Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России».
Но после того, как авторитет классиков марксизма-ленинизма в глазах общества сперва пошатнулся, а потом и рухнул в тартарары, маятник качнулся в противоположную сторону. Хорошим тоном стало утверждать, что Россия играючи могла продолжать ту войну и что победу у нас в очередной раз украли.
При этом забывается, что русское общество середины XIX столетия в общем и целом соглашалось с Энгельсом. Скажем, военный географ Михаил Венюков, обучавшийся тогда в Академии Генштаба, был уверен: «Большего унижения огромной первоклассной державе, ещё недавно распоряжавшейся судьбами Европы, сделать было нельзя». Положим, это мнение недоучившегося курсанта. Но вот что говорил Дмитрий Милютин, через 5 лет ставший военным министром Российской империи: «Русское национальное чувство было оскорблено». Схожим образом о Крымской войне и фигуре императора Николая I мыслил и старший цензор Министерства иност­ранных дел Фёдор Тютчев: «Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека».

Издержки патриотизма

«Позор и унижение» – лейт­мотив настроения общества в те дни. Тем более странными и даже оскорбительными могут показаться слова представителя России на Париж­ском конгрессе графа Алексея Орлова. Обсуждая условия будущего «позорного» мира с императором Александром II, он заявил: «Правительство ничуть не должно заботиться о разглагольствованиях и возгласах публики». При желании это можно расценивать как традиционное наплевательство власти на общественное мнение.
Однако старый дипломат и царедворец знал, о чём говорил. Это был не плевок, а скорее отрезвляющая пощёчина. Тогдашнее общественное мнение пало жертвой тотальной пропаганды, активно эксплуатирующей тему прошлых побед России. Вот как об этом вспоминали выпускники ­Первого кадетского корпуса: «Военные науки у нас преподавались по особым программам; кадеты в 17–19 лет критиковали Наполеона I, восхищались Суворовым, Кутузовым и всеми русскими полководцами во все времена и войны. Нам преподавали, что вооружение русских войск есть самое усовершенствованное во всём мире. Нам говорили, что русский солдат может обойти кругом земного шара…»
Историк Олег Айрапетов, анализируя настроения общества в момент окончания Крымской войны, остроумно и точно заметил: «Воспитывалось поколение, настолько приученное к мысли о военной неуязвимости России, что оно окажется не в состоянии не назвать отступление поражением, а поражение – ­катастрофой».

Ярость «победителей»

В реальности же ни позором, ни катастрофой Парижский мир для России не был. Более того, если посмотреть, как оценивали результаты войны наши противники, то покажется, что слова «позор и унижение» применимы как раз к ним. Действительно, некоторые представители «победившей» стороны пришли тогда в ярость. Как, например, глава английской миссии, министр иностранных дел Велико­британии Джордж Вильерс Кларендон: «Я предпочёл бы скорее лишить себя правой руки, чем подписывать этот договор!» Император французов Наполеон III высказался спокойнее, но в том же ключе: «Жертвы войны были не в соответствии с теми выгодами, которые из неё можно было ­извлечь». Однако вернее прочих оказались слова французского посла в Вене барона де Буркнэ: «Никак нельзя сообразить, ознакомившись с этим документом, кто же тут победитель, а кто ­побеждённый».
Цели коалиции, куда входили Англия, Франция, Османская империя и примкнувшая к ним Сардиния, были весьма масштабны: «Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции, Прибалтийский край отходит к Пруссии, ­Королевство Польское должно быть восстановлено как барьер между Россией и Германией, Молдавия, Валахия и всё усть­е Дуная отходят к Австрии, Крым и Кавказ отбираются у России и отходят к Турции». Итог подводит лондонская «Таймс»: «Хорошо бы вернуть Россию к обработке внутренних земель, загнать московитов вглубь лесов и степей».
Могли они это осуществить? Скорее всего, да. Дело в том, что Россия тогда оказалась в полной изоляции – без единого союзника. А выступала против неё, по сути, вся ­Европа.

Могли повторить?

Иван Паскевич, лучший полководец Николая I, полный георгиевский кавалер, прошедший все войны, что вела Россия с 1806 г., – человек, которого трудно заподозрить в трусости или недостатке патриотизма. Но вот что он писал императору (февраль 1854 г.): «Мы находимся в том положении, что теперь вся Европа против нас: Англия, Франция, Турция уже объявили войну; Австрия, можно сказать, на их стороне. Пруссия будет также вскоре увлечена. Никогда Россия не бывала ещё в таковых тяжких обстоятельствах. Европа может повторить кампанию 1812 г., но, вероятно, избежит ошибок Наполеона. Она будет вести войну методически, отбросит нас за Днепр и, отняв Польшу, усилится нашими же крепостями в Царстве Польском и Литве. Конечно, больно для само­любия каждого русского ­решиться теперь уступить, но со временем Россия поймёт, что от того зависела её судьба».
Паскевич, ссылаясь на опыт кампании 1812 г., открыто говорит о том, что на пороге новая Отечественная война. Его призыв не остался ­неуслышанным. Всем извест­но, что вести войну на два фронта – дело заведомо ­гибельное. России же предстояло воевать не на 2, а на 5 фронтов. Крым, Балтика, Кавказ, Тихий океан, Белое море – вот куда антирусская коалиция нанесла серию мощных ударов, каждый из которых в случае успеха мог привести к реальной катастрофе. И при этом оставался ещё шестой фронт – западная сухопутная граница Российской империи длиной в полторы тысячи вёрст, на которой сосредоточились силы Австрии, Пруссии и Швеции, готовые начать вторжение с минуты на минуту. Именно там всю войну простояла ­полуторамиллионная отборная русская армия прикрытия, части которой так пригодились бы в осаждённом Севастополе…

«Без унижений»

Ту войну англичане называют «Русской», французы – «Восточной». У нас закрепилось название «Крымская». Да, Крым – единственный театр боевых действий, на котором наши войска потерпели относительную неудачу. Но неудачу ли? После 349 дней осады и штурмов была сдана только южная часть Севастополя. Город как таковой врагу не покорился. Антирусская коалиция на деле убедилась – Россия всерьёз приготовилась к новой Отечественной войне и будет драться до последней капли крови, даже если нет надежды на победу. Вот почему оказался возможным Парижский мир, о котором французский историк Антонен Дебидур отозвался так: «Не этих результатов ожидала Европа… Россия лишь казалась побеждённой. Сопротивляясь врагам, она покрыла себя славой и вышла из войны без унижений. Её территориальные границы были почти сохранены. Короткий период, в течение которого она собиралась с силами, позволил ей вскоре возобновить своё ­движение вперёд».
Обложка: Британская карикатура на Европу после победы в Крымской войне – русского медведя посадили на цепь. Репродукция.