Маршал Конев, чехи и списанный, но не прощенный долг

Я увидел две эти фотографии, слитые воедино, глубокой ночью. На первом снимке, маршала Ивана Конева встречает толпа чехов в только что освобожденной Праге. На втором снимке, бронзовый маршал, в той же самой шинели с высоким воротником, лежит на траве, сброшенный с постамента.
Прага, весна 1945 г. Жители города приветствуют Маршала Советского Союза Ивана Конева. Фото: ТАСС

Они были фоном моего сна, потому что утром нужно было написать про это колонку. Я решил честно ответить на два неприятных вопроса: «что мы хотим от чехов?» и «что мы хотим от самих себя?», в контексте истории с памятником маршалу Коневу.
Объективно, от чехов хотеть нечего – ни дружбы, ни уважения, ни братской любви и благодарности. Нам еще наш русский пророк Достоевский все сказал про «европейских братьев-славян» и цитировать его в сотый раз нет смысла*. Чехи, это один из небольших сервильных европейских народов, которых вечно к себе кто-то присоединял, а чужие армии ходили по их землям взад-вперед. И вот эти бесконечные качели, выработали у них особый менталитет и мировоззрение – «армии приходят и уходят, а мы остаемся». Эта пластичная народная масса просто расступалась, потом смыкалась вокруг клинка очередного «победителя». Там даже фигу в кармане невозможно вытащить на вольный свет божий, потому что разжал пальцы – и фиги, как не бывало. Какая фига, пан? Вам показалось! Это я вам примерно цитирую чешского национального героя Швейка, идиота с шизофазией и логодиареей, вся книжная жизнь которого в этом «шедевре национальной литературы» направлена на сдачу в плен, вместо защиты своей родной земли. Быть в составе Австро-Венгерской империи на правах комнатной собачки? Отлично, присягаем. Протекторат Богемии и Моравии под управлением Третьего рейха? Ну, а что такого если немцы честно платят рейхсмарками за оружие для вермахта? Чего желать, если в трактирах, по-прежнему подают пиво и сочащиеся жиром колбаски? Чешская советская социалистическая республика? Прекрасно. Появилась возможность сменить сюзерена с восточного на западного? Ой, Советы потребовали за это маневрирование расплатиться кровью. Все, «пражская весна» закончилась. Расходимся, все сложили фиги в карманах и перешли к мирному созидательному труду на благо Чехословакии, СЭВ и Варшавского договора.
Такие народы живут более-менее хорошо при любом режиме и любой власти – аксиома, проверенная временем. Так что, глупо требовать от чеха верности старым знаменам, если власть поменялась. Не «освободили», «не освободились в результате национально-освободительной борьбы», а «поменялась» - в сознании чехов, разумеется. Нам, способным сидеть в болоте под Ржевом с пулеметом и без еды, целых три года, все это понять очень сложно. У нас иной взгляд на эту войну. Наша Красная армия очень устала, выгоняя зверя обратно в его логово – Берлин. Но на пути к этому логову лежала Чехословакия или Протекторат Богемия-Моравия и мы за проход по нему во время «Пражской операции» отдали 11 тысяч погибших бойцов и 38 тысяч раненых. У нас совсем другое отношение к этой войне.
Теперь мы подошли к самому неприятному вопросу – зачем памятник Коневу стоял в районе Прага-6, если это мы считали, что освободили чехов от фашистов, а в их коллективном бессознательном понимании - мы просто очередные «победители»? Эти памятники – еще и границы земель, на которые распространялось влияние великой Советской Империи. Империи нет почти 30 лет, ее могущество исчезло и восстановить его в данном регионе, мы пока не смогли. Мы не можем влупить «Калибром» по администрации района Прага-6. Не можем высадить там десант и объяснить всем окружающим, что так с нашими памятниками и с нашими героями нельзя обращаться. Даже арсенал вербальных способов воздействия у нас ограничен «дипломатической озабоченностью». Поэтому чехи и снесли памятник Коневу, разыграв типичный швейковский пасьянс. Когда сволочь из районной администрации говорит похохатывая, что «снесли, потому что Конев был без маски», а пресс-секретарь президента Чехии, заявляет, что ничего не знал про эту историю и вообще, это компетенция районных властей. Мол, пусть Россия к ним и обращается. Я даже представляю, какие у пресс-секретаря были глаза в этот момент. Как у Швейка, секунду назад сделавшего гадость поручику Лукашу: «лучащийся безграничной добротой взгляд идиота». Мы не можем запретить им быть идиотами, не можем прямо сейчас излечить от этого. Можем только запомнить. Любители «включить дурака», рано или поздно на этом спотыкаются, уверовав, что «долги совести» на небе и на земле с них списываются автоматически и исчезают в недрах ада или в анналах истории без следа. Не исчезают.
*
Ф.М. Достоевский Дневник писателя.
Сентябрь - декабрь 1877 года.
"... по внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому - не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными!
И пусть не возражают мне, не оспаривают, не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я, напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что знаю, что всё точно так именно сбудется, как я говорю, и не по низкому, неблагодарному, будто бы, характеру славян, совсем нет, - у них характер в этом смысле как у всех, - а именно потому, что такие вещи на свете иначе и происходить не могут.
Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь, повторяю, именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают.

Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия проглотила бы их тотчас же, "имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени".

Может быть, целое столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать против нее.
О, я не говорю про отдельные лица: будут такие, которые поймут, что значила, значит и будет значить Россия для них всегда. Но люди эти, особенно вначале, явятся в таком жалком меньшинстве, что будут подвергаться насмешкам, ненависти и даже политическому гонению.
Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия - страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации.
У них, конечно, явятся, с самого начала, конституционное управление, парламенты, ответственные министры, ораторы, речи. Их будет это чрезвычайно утешать и восхищать. Они будут в упоении, читая о себе в парижских и в лондонских газетах телеграммы, извещающие весь мир, что после долгой парламентской бури пало наконец министерство в (...страну по вкусу...) и составилось новое из либерального большинства и что какой-нибудь ихний (...фамилию по вкусу...) согласился наконец принять портфель президента совета министров.
России надо серьезно приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества.

Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью. Как ни будут они ненавистничать, сплетничать и клеветать на нас Европе, заигрывая с нею и уверяя ее в любви, но чувствовать-то они всегда будут инстинктивно (конечно, в минуту беды, а не раньше), что Европа естественный враг их единству, была им и всегда останется, а что если они существуют на свете, то, конечно, потому, что стоит огромный магнит - Россия, которая, неодолимо притягивая их всех к себе, тем сдерживает их целость и единство...."