Непревзойдённый Потёмкин

На его похоронах епископ Екатеринославский Амвросий не сумел произнести речь, мешали слёзы. А панегирик, в котором он подводил итоги жизни князя Таврического, получился примечательный: «Я желал бы, чтобы все высокие пред людьми были смиренны, как он, перед Богом. Видя предстоящего его здесь с наполненными слёз очами, видя в последние дни жизни его с таковым же чувствием не единожды приобщающегося, напоследок видя его молитвенные обращения ко Спасителю и исполненные набожности лобызания икон его, едва мог я воздержаться, чтобы не растворить его слёзы моими».

О ком это? Неужели о Потёмкине? Фаворит, фат, чванливый сластолюбец, самодур и сибарит — и вдруг «смирение»? Пожалуй, никто из выдающихся деятелей нашей истории не был столь огульно оклеветан молвой… И всё-таки верю: кто любит Родину, кто ни на что не променяет её уроки, у кого учащённо бьётся сердце, когда речь заходит о подвигах наших дедов, тот не пройдёт мимо грандиозной фигуры Григория Александровича Потёмкина. Ведь той России, которую мы знаем и любим, просто не было бы без трудов князя Таврического… Он для нашей страны величина основополагающая. К сожалению, мы по-настоящему не осознаём этого… Вячеслав Лопатин — замечательный историк и кинематографист — тридцать лет разрушает стены непонимания, возвращая России национального героя. Но до сих пор мало кто воспринимает Потёмкина всерьёз. «Мы ленивы и нелюбопытны». В воображении нашем вертится образ бульварного героя, имеющий мало общего с исторической правдой.
Он был настоящим боевым офицером, а позже главнокомандующим, прославившим своё имя взятием Очакова. Однако ещё ярче способности Потёмкина проявились в политике, в преобразованиях России. И в таких смелых предприятиях, как почти бескровное присоединение Крыма и Кубани.
Высшая оценка для администратора — это когда после серьёзных политических преобразований кажется, что так было всегда. Такая судьба (счастливая!) постигла многие начинания Потёмкина: ему удавалось сочетать смелое «громадьё планов» со здравым смыслом, с трезвой проницательностью. Мы считаем Крым райским уголком, а ведь во времена Потёмкина солнечный полуостров слыл гиблым местом. Безлюдная степь, жара, эпидемии, мерзость запустения… Генералы, дипломаты, а особенно их жёны не хотели служить в Крыму. Стоило реализовать планы Потёмкина — и Крым стал обителью царей и счастливцев.
Мы привыкли к мысли, что Россия до сер. ХХ века «кормила Европу», была аграрной сверхдержавой. Но эту реальность создал Потёмкин! Ему удалось освоить и заселить Новороссию, которая стала житницей России, и крупным экспортёром зерна империя стала только в нач. XIX века в результате преобразований Потёмкина. Не правда ли, эта политика чем-то отличается от эпохального переименования милиции в полицию? Пожалуй, тем самым здравым смыслом.
Князь Таврический продумывал преобразования на много лет вперёд, сиюминутный успех его мало интересовал. Вот Новороссия: Потёмкин практически удесятерил население этой области, даже беглых крепостных там селил, фактически даруя им свободу. И потёмкинская политика приносила плоды столетиями. В конце XIX века именно Новороссия стала ядром индустриального рывка России. И в СССР это были наиболее развитые области, без которых, скажем, нашу военную промышленность и представить невозможно!
А ведь современники скептически относились к будущему Екатеринослава, Николаева, Херсона, да и Одессы… Придумали хлёсткое, но несправедливое выражение: «Потёмкинские деревни». Это постарались мстительные враги Потёмкина — немцы, которых страшило расширение границ империи, и российские масоны. Последних князь Таврический не жаловал. Они и «князем тьмы» Потёмкина прозвали… Поводом для этого крылатого выражения, возможно, были передвижные гостиницы — шатры в кибитках, которые Потёмкин развернул по пути царского кортежа. Однако никто и не пытался представить эти «времянки» фундаментальными постройками. Край-то был ещё не освоенный, пустынный, разбойничий. Всё, что Потёмкин тогда построил, оказалось взаправдашним: несколько городов, Черноморский флот, переустроенная армия, ставшая сильнейшей в мире.
Крымские и северокавказские области, присоединённые Потёмкиным, столетиями существовали за счёт работорговли. Рабами были главным образом русские крестьяне, захваченные во время набегов. Первой шпагой Светлейшего в этом предприятии выступал Суворов, уничтоживший ногайскую конницу.
Потёмкин играл первую скрипку в европейской политике того времени. Создал уникальную сеть агентов России во всех сопредельных странах, не жалел на это средств. Единственный в своём роде дипломат и организатор международной разведки! Разведка помогала Потёмкину тягаться и с Британией, и с Пруссией. Империя задыхается без экспансии — и России повезло, что всесильный князь был не авантюристом, а рачительным прагматиком. Он знал свою страну, изъездил её вдоль и поперёк, с детских лет получил неоранжерейный опыт.
Григорий Александрович рано остался сиротой, воспитывался в Москве, где его пригрели дальние родственники. Образование он получил недурственное: сначала посещал пансион, а 26 апреля 1755-го поступил в Благородную гимназию Московского университета. Поначалу учился успешно: сказывались природные способности, сообразительность, присущая Потёмкину образная русская речь. В 1757 году он с золотой медалью окончил гимназию и продолжил образование в университете. Однако через год-другой молодому Потёмкину стало казаться, что настоящая жизнь проходит мимо прилежных школяров.
Интересно, что юноша с фигурой гренадера, к неудовольствию родни, подумывал не только о военной карьере, но и о духовном служении. Он увлекался богословием, риторикой, демонстрировал чудеса памяти и в годы молодые время от времени мечтал стать священником.
«Привязанность молодого Потёмкина к духовенству была беспредельная. Он часто убегал к умному священнику церкви Николая Чудотворца, что в Воробине, толковать Священное Писание и обряды духовенства, а в церкви, прислуживая ему в алтаре, раздувал кадило и вынашивал свечу перед Евангелием и Святыми Дарами», — пишет Павел Карабанов, родственник Светлейшего. Но век брал своё: Потёмкину пришлось некоторое время служить в Синоде, проводя политику секуляризации.
Когда молодой офицер потерял глаз, на полтора года он стал затворником. Много читал, размышлял, подумывал постричься в монахи… Потом он всё-таки вернётся в армию, но книгочеем останется навсегда. Во всех походах за Потёмкиным следовал возок с книгами: богословие, история, изящная литература. Лучшие богословы того времени были его собеседниками.
Cчитается, что Потёмкин часто впадал в прострацию, в депрессию, страдал приступами хандры. И впрямь, периоды активной публичной деятельности сменялись у него днями затворничества. Но не безделья! Всякий раз после такой хандры он возвращался на свет Божий с новым продуманным проектом. А пересуды о приступах «душевной болезни» помогали Потёмкину отгородиться от рутины, переключиться на размышления. Во дни «хандры» его не беспокоили. Конечно, и Потёмкину при его невероятной работоспособности случалось переутомляться. Тогда он позволял себе на день-другой окунуться в пух-перо пассивного отдыха.
Григорий Потёмкин был яркой личностью. Его, как и Александра Суворова, считали чудаком и оригиналом, правда, в ином, не спартанском, а сибаритском роде. Князь покровительствовал искусствам: дружил с поэтом Василием Петровым, ценил и понимал музыку. Широкая натура, статный, рослый богатырь, Потёмкин любил пышные пиры и эффектные зрелища. И в то же время практически не употреблял вина. У него ведь в сутках было два рабочих дня, а в году ни одного отпуска. Такую работоспособность под хмельком не разовьёшь. Он иногда казался гулякой, но никогда им не был.
Суворов всей душой сочувствовал потёмкинской военной реформе (да-да, всё-таки без этого слова не обойтись!), был в числе единомышленников Светлейшего в этом прогрессивном устремлении. Потёмкин запрещает телесные наказания кавалеров боевых наград и новобранцев. Отменяет обязательное ношение шпаг в пехоте, отдавая предпочтение штыку. Упраздняет мундиры прусского образца, косы и парики, которые Суворов и Потёмкин называли не иначе как «дрянью» и «вшивнями». Прусское украшательство и впрямь было чревато вшами и болезнями. Потёмкин писал: «Завиваться, пудриться, плесть косу — солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет. На что же пукли? Всякий должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдата должен быть таков, что встал — и готов. Если б можно было счесть, сколько выдано в полках за щегольство палок и сколько храбрых душ пошло от сего на тот свет!» — под этими словами Суворов готов был подписаться. Да и по таланту образной, эмоциональной русской речи Потёмкин здесь не уступает Суворову. А как Потёмкин заботился о гигиене, о госпиталях! Не боялся во время эпидемий проводить время в лечебницах, самолично распределяя больных по палатам.
Как и Суворов, Потёмкин ценил казачью конницу, рекомендовал всем кавалеристам придерживаться казачьей свободной посадки, а не «сидеть на лошади по-манежному». Быстрые штыковые удары и сабельные атаки Потёмкин с гордостью называл «вихрем». И армия, которую он выпестовал, была непобедимой.
Политическое сотрудничество Екатерины Великой и Потёмкина никогда не было примитивным потаканием влюблённой императрицы пылкому фавориту и мужу. Талантливый, хаотически энергичный Потёмкин умел воплотить (а иногда и предугадать) смелые административные планы Екатерины. А она знала о слабостях своего «полудержавного властелина» и пыталась то и дело наставить его на путь истинный, избегая конфликтов. Она уже и до 1773 года являлась истинно российской императрицей, однако Потёмкин, познавший все срезы русской жизни, как никто образовал Екатерину Алексеевну в национальном духе, открыл ей особенности нашей страны, в которую бывшая немецкая принцесса влюбилась во многом благодаря ему.
Он был несметно богат, однако не умел копить: презирал деньги и сорил ими, даже в военных походах окружая себя и всех своих соратников и гостей придворной роскошью столичной пробы. Потому и оставил, умирая, не только бриллиантов на миллионы рублей, но и немало долговых обязательств…
В нач. августа 1791 года Потёмкин бурно приветствовал победу своего замечательного ставленника на Чёрном море — адмирала Фёдора Ушакова. Именно Потёмкин разглядел в этом нелюдимом «медведе» великого флотоводца! За два месяца до кончины уже смертельно больной Потёмкин пишет Ушакову: «С удовольствием получил я рапорт вашего превосходительства об одержанной вами над флотом неприятельским победе, которая, возвышая честь флага Российского, служит и к особливой славе вашей. Я, свидетельствуя чрез сие мою благодарность Вашему Превосходительству, поручаю вам объявить оную и всем соучаствовавшим в знаменитом сём происшествии. Подвиги их не останутся без достойного возмездия». Страстная натура, не лишённая эгоцентризма, Потёмкин до последних дней пёкся о благе самых талантливых своих соратников — тех, в ком видел опору своих завоеваний.
Князь Таврический так и не залечил «болотную лихорадку», схваченную под Силистрией в 1771 году: её приступы беспокоили его не один раз. Ни докторам, ни (с 1763 года) знахарям он не доверял. В сентябре обостряется болезнь Потёмкина, он ведёт переговоры с турками в Галаце и Яссах, уже будучи неизлечимо больным. По дороге в Яссы ему сделалось дурно, он приказал остановить карету, вынести себя на воздух. Умер он под открытым молдавским небом, успев осениться крестным знамением. Это случилось 5 октября, а в столицу известие о смерти Светлейшего пришло только через неделю. Прервали бал, экстренно созвали Государственный совет, в Молдавию для продолжения переговоров с турками был направлен Александр Безбородко… Никакие меры не могли возместить утрату Потёмкина.
Секретарь императрицы Александр Храповицкий так описал реакцию Екатерины на смерть князя Таврического: «Слёзы и отчаяние. В 8 часов пустили кровь». После бессонных ночей в письме Фридриху Гримму она писала: «Снова страшный удар разразился над моей головой. После обеда, часов в шесть, курьер привёз горестное известие, что мой воспитанник, мой друг, можно сказать, мой идол князь Потёмкин-Таврический скончался в Молдавии от болезни, продолжавшейся целый месяц. Вы не можете себе представить, как я огорчена. С прекрасным сердцем он соединял необыкновенно верное понимание вещей и редкое развитие ума. Виды его были всегда широки и возвышенны. Он был чрезвычайно человеколюбив, очень сведущ, удивительно любезен, а в голове его непрерывно возникали новые мысли. Никогда человек не обладал в такой степени, как он, даром остроумия и умения сказать словцо кстати». Эти слова стали наилучшим некрологом величайшему управленцу в истории нашей страны.