«Неужели она еще нуждается в оправданиях?» — предвижу вопрос по второй части титула статьи. — Узнаете во второй части очерка. А пока — о серии книжек в мягких обложках, составленных для самых твердых людей, частично из стихов, написанных ими и читаемых сегодня там, где в гаджет лишний раз не заглянешь. 

 

1. Серия окопной лирики

В строках Гавриила Державина, посвященных взятию Суворовым Измаила, ставших в начале 19 века неофициальным гимном России (музыка Осипа Козловского), век 21-й немного поменял транскрипцию.
Многие сегодня невольно вписывают строки информлент в Пантеон нашей Истории. И вывод «Да всегда так было!» — самое универсальное лекарство, объяснение. И хроническому коварству англосаксов, вечному германо-свиньёвому (военный строй на Чудском льду) натиску, постоянным предательствам «славянских братушек», доведению России до края и поднимающимся на этом краю волнах народного гнева, героизма…

Книга «ПоZыVной — Победа!» начинается констатацией:

«Русские писатели никогда не хвалили войну — они поклонялись солдату на войне. Они никогда не позволяли топтать ниши родовые символы, издеваться над памятью тех, кто защищал Отечество».

Повторяемое здесь «никогда» — это «всегда» глаголов противоположных значений. Всегда защищали память и символы Отечества, всегда писали о солдатах, героях, не скатываясь к «культу войны». Кавказский волонтер, севастопольский герой Лев Толстой, даже став самым известным в мире пацифистом, «непротивленцем», называл миссию солдата: «Непорочным служением».
«ПоZыVной — Победа!» — сборник горячих по чувству и «горящих по информационному поводу» стихотворений, открывающий четверокнижие (на январь — 2023), сиречь Антологию современной патриотической поэзии, — издание Союза Писателей России при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Составитель: известный российский поэт Виктор Кирюшин, а упомянутое предисловие, можно сказать Манифест, написал Николай Иванов, председатель СПР, писатель и участник многих боев, ветеран почти всех «горячих точек» современности, начиная с Афганистана. И для следующих книг Антологии он находит неповторяющиеся, поднимающие дух вступления.
Руководитель проекта, главный редактор издательства «Вече» Сергей Дмитриев вместе с Николаем Ивановым разработали удобный «окопный» формат: удобно открыть на фронте, даже на московском диване — хотя бы для представления: а что там читают на фронте?
Читают ударные, честные стихи. Рассматривают иллюстрации: серая, «не демаскирующая» карандашная графика. Зарисовки очевидца, пришпиленные местом и датой: «Снайпер. Запорожская АЭС. Март 2022». Глоток реальности: помнящим со школы картины «Совет в Филях», кинокадры с «маршалом Жуковым»-Ульяновым… — рисунок «Над картой Мариуполя. Апрель 2022» будет очень непривычен. Как пишут в Интернете: «разрыв шаблона». Да, именно так сегодня идут Военные советы в СВО.

​

«Русские писатели никогда (ещё одно «никогда» — твердый уступ в Предисловии Иванова, — И.Ш.) не позволяли переписывать Историю в угоду врагам». И Надежда Шляхова, вспомнив знаменитые стихи Винокурова, ставшие народной песней про Сережку с Малой Бронной и Витьку с Моховой, горестно констатирует:

Ах милая Польша, красавица с бантом —
короткая память и минимум смысла.
Сережка и Витька — теперь оккупанты,
как полмиллиона в могилах за Вислой.

Стихи Александра Андреевича Проханова из цикла «Алеющий восток»: знакомое стране мистическое зрение, орфическое восприятие истории, не упускающее, однако, точных деталей, военной «матчасти»:

Жилой квартал месили «грады»,
их оборона шла на убыль.
Убит комбат, ему наградой
достался мёртвый Мариуполь.
Хрустел Урал, дрожала Волги жила.
Рвалась границы призрачная лента.
То распрямлялась русская пружина,
скрипящие сдвигала континенты…

Видно — цепкий глаз афганского военкора Проханова нацеплял «детали матчасти»… Так ведь и Лев Толстой дал зримо достоверную, потрясшую весь мир картину Наполеоновских войн, — подкрепляясь живыми впечатлениями добровольца Крымской войны. Его герой 1805 года, капитан Тушин, — с Севастопольской батареи. А далее строки «Пронзенный в грудь, лежал на дне воронки, я был один заброшен на земле…» продолжают бессмертные лермонтовские «В полдневный жар в долине Дагестана».
В разделе «Песни русской весны» — стихи Владимира Скобцова, Михаила Ножкина, Юлии Чичериной… уже положенные на музыку, исполняемые на передовой, в госпиталях, концертах, изредка — и на ТВ.
Фамилия Чичериной — это вообще: «Музыка Истории» (так я назвал давнюю статью, беседу с ней). Её род 500 лет давал России воевод, генералов, ученых, а Советской России — первого наркома иностранных дел Георгия Чичерина, прорвавшего самую тотальную блокаду в её истории. А Юля, знаменитая рок-певица, автор всероссийских хитов, дважды лауреат высшей музыкальной награды РФ «Золотой граммофон», с самого 2014 года — «ангел-хранитель» и народная певица Донбасса. Правда, в книгу вошла совсем не «ангельская» её песня «Добровольческая»:

Нам порох, как печная соль,
мы им приправим наш девиз.
Возьмем границу под контроль,
ещё одну — без вас, без виз.

Очень сильный аккорд «возьмем границу — без вас, без виз» — вызов лживым дипломатам, политикам, хладно сочувствующим обывателям.

2. Оправдание патриотической поэзии

Участник только «духовных браней» Федор Михайлович Достоевский заставил весь мир задуматься, повторять его слова о «слезинке ребенка». И одни из самых потрясающих страниц сборников «ПоZыVной — Победа!» — о детях. Помню, Юля Чичерина еще в 2014-м обращалась к сомневающимся: «Чтоб определить правую сторону, посмотрите, кто убивает детей».
И какие тут сомнения? — еще за год до СВО, на 20 апреля 2021 года бандеровский счет на Донбассе: 152 ребенка.

Недавно был бомбой друг убит,
его ты звала сыночком.
К нему схожу, он вон там лежит,
под холмиком с ангелочком.
Когда уже снайпер устанет бить?
— Удар не больней укуса.
Пожалуйста, не надо меня хоронить —
я темноты боюся.
(Александр Гаммер)

Тут возможно два варианта: или рецензент, автор сих строк, старея, стал весьма сентиментален, или это правда потрясающие строки:

С утра снаряд прошивает дом,
убивает отца и мать.
Теперь я один проживаю в нём,
спрятавшись под кровать.
У кошки кровью сочится глаз,
сгорела шерсть на лице,
Но снова наводчик, не торопясь,
подкручивает прицел.
И снова флажок поднимает палач,
и новый летит снаряд.
Не бойся, котя, не плачь, не плачь.
Им за нас отомстят.

Так все же это я слезлив, или поэт Дмитрий Мельников — большой талант? Ко второму склоняет соседствующее его поистине классическое стихотворение:

Напиши мне потом, как живому письмо…
но про счастье пиши, не про горе.
Напиши мне о том, что ты видишь в окно
бесконечное синее море.
Что по морю по синему лодка плывет,
Серебристым уловом богата,
что над ней распростерся космический флот —
снежно-белая русская вата.
Я ломал это время руками, как сталь,
целовал его в черные губы.
Напиши про любовь, не пиши про печаль.
Напиши, что я взял Мариуполь...
Напиши (я тебя никому не отдам):
«Милый мой, мы увидимся вскоре».
Я не умер, я сплю, и к моим сапогам
Подступает Азовское море.

Нет буквального цепляния, прямых упоминаний, но, слава Богу, мы все «проходили Лермонтова» и дух, сам строй строк Мельникова напомнит про оторвавшийся дубовый листок и молодую чинару: «По небу я ветви раскинула здесь на просторе, / И корни мои умывает холодное море».
Ко второму же варианту («талант») склоняет и признание «от противного». Критический разбор этого стихотворение, за которым тянется давний скепсис: «Ну, если патриотическое — значит бездарная заказуха!»

В одном весьма солидном СМИ (без иронии, сам имел честь там авторствовать) рецензент Волосюк, выступая по «поэзии Донбасса», остановился именно на Мельникове, на этом тексте: 

— Не нужно писать стихотворение, которое можно обозначить как пропагандистское… Стихотворение завоевало чрезвычайную популярность в соцсетях. Десятки тысяч перепостов, достаточно массовый восторг. Я задал Мельникову два естественных вопроса: «Вы когда-нибудь были в Донбассе? Вы когда-нибудь видели Азовское море?» — «Нет». «Вы когда-нибудь в Мариуполе были?» — «Нет». Тем не менее — есть текст (...)
Продолжает Волосюк, сравнив Мельникова с Симоновым: «“Жди меня и я вернусь” — стихотворение человека, который сам находится на фронте, а не человека, который занимается имитацией».

Теперь о козырях критика. Анонс редакции: «Поэт Иван Волосюк всю жизнь прожил в Донбассе и лишь около года назад переехал в Москву. А потому может взглянуть на сам феномен донбасской поэзии буквально со всех сторон». 
Дело не в том, что «два естественных вопроса» Волосюка напомнили давний милиционерский заход: «Так, гражданин, ваш паспорт? Где вы прописаны?» Самое потрясающее: они кажутся рецензенту «естественными». На сей статье я потому и остановился: дело касается многих из трехсот авторов Антологии.
Скажите, естественен ли вопрос: «Гражданин Пушкин, вы хоть раз были в Севилье, объятой мраком и сном? В Шотландии? Бургундии?». Или самый убийственный («срезающий» как в рассказе Шукшина): «А в Полтаве?». 
Тут пора сообщить критику Волосюку «одно пренеприятное известие»: в литературе есть несколько жанров, ну точно больше одного. Документалистика, да, требует точных деталей. Роман, эпопея тоже «провисают» без выверенных подробностей. Для «Истории пугачевского бунта» Пушкин поехал в долгую командировку «по местам боев». Замахнувшись на «Войну и мир», Толстой вдоль-поперек исходил поле Бородина (ещё не босиком, а все ж: лично, графскими ногами).
Но есть же и другие жанры, например, поэзия, где пока «разрешено» воображение, где имена городов-морей-рек-гор — сиречь: образы, метки, не совпадающие с местом прописки автора, даже с бирками на его чемодане путешественника. Любимый пример. В самом первом стихотворении русской силлабо-тонической системы, используемой нами по сей день, её создатель дал величественную картину родины Василия Рожина:

Хотя всегдашними снегами
Покрыта северна страна,
Где мерзлыми борей крылами
Твои взвевает знамена;
Но бог меж льдистыми горами
Велик своими чудесами:
Там Лена чистой быстриной,
Как Нил народы напояет
И бреги наконец теряет, 
Сравнившись морю шириной.

Страшно и представить Михайлу Ломоносова под градом естественных вопросов: «Бывал ли в Якутии? Видел ли Лену? Иль у тебя всё как у твоего тёзки Лермонтова в “Бородино”: географических реалий шелуха»? (Почему именно «шелуха» — чуть далее).
Требовать от 16-строчного стиха Мельникова: «Давай подробности!»? Даже автор стократно большей поэмы «Полтава» (1587 строк с примечаниями) — «ни разу не был, не видал» заглавного пункта своего опуса, в чём по логике Волосюка безнадежно проигрывает любому полтавчанину.
Поэзия Донбасса — «пропаганда»? Контрстатья о ней — «контрпропаганда»? Избавит от сей тягомотины как раз «сравнившаяся морю шириной» наша поэзия. Волосюку (я воспроизвел лишь малую долю его огромной статьи) в стихе Мельникова видится: «Если мы отшелушим эти географические реалии, то есть уберем мариупольскую канву событий… это отсылка к Жириновскому, который обещал в Индийском океане омыть сапоги русского солдата».
А мне, как и признался ранее, это омовение напомнило погибший дубовый листок, молодую чинару, корни, «омываемые холодным морем». Рассудите: бравый солдат, живой (как иначе?) победитель, моющий сапоги в Индийском океане — или погибший у брега Азовского моря? И если в строках Мельникова кроме «географических реалий» о печальном, грустно-задумчивом исходе вам не напомнят поэтический размер лермонтовского стихотворения, интонация… лучше, действительно, не открывать ни «Поэзию» Донбасса, ни какую другую.
А читателю сквозь классические и самые новые облака неотвратимо мелькнет вызывающая усмешка:

На закат, который еле тлеет,
облака как лебеди летят.
Русские сдаваться не умеют.
— Почему?
 — А просто не хотят.
(Владислав Артемов)

Вызов, неподчинение России мировому гегемону, оскорбляющие их логику, прорываются и в семантику. «Двойное отрицание» в английском считается ошибкой, спецификой русского языка. Стих Игоря Морозова начинается, как типично русская песнь, памятная ещё с «Черного ворона»: прощание с любимой погибающего солдата. Упоминается бывший, в далекой мирной жизни его конкурент: «А тот студент, соперник мой. Очкарик, книгочей… Прости его, что он живой, а я уже ничей». Но невероятный накал памяти, страсти рождает редчайшее даже в русском языке (я, честно, встретил впервые) — тройное отрицание:

Прости за лучшие года, возможные с другим,
Прости за то, что никогда никто не повторим.

Просто гениальная «ересь»!
Стихи, подборки авторов сборника коротки, как в нынешнем бою: выстрел — смена позиции, но как же «исключительно» хороши протяженные баллады(?) Константина Фролова-Крымского. «Не будите русского медведя!» столь весело скачет упругими катренами с почти частушечными твердыми рифмами, что готов поглощать это десятками страниц.

Не мешайте царствовать и править,
Есть и пить, покуда сердце бьётся.
Вы себе не можете представить,
Чем для вас всё это обернется…
И душонку, сжавшуюся в плоти,
Теребя под хмурым взглядом гостя
Вы тысячекратно проклянете
Глупую идею «Дранг нах Остен».
Жаждущие новых территорий
Для бейсбола, регби или гольфа,
Прочитайте парочку историй
Про Наполеона и Адольфа…

Есть в сборнике и поистине уникальное анонимное стихотворение. Прислано «с той стороны» линии фронта, но взято на страницы «ПоZыVной — Победа!» отнюдь не по снисхождению («Послушаем-ка голос и оттуда!»).

Жизнь не будет больше прежней,
Гибнут боги и кумиры,
Обесценены надежды,
Рушится порядок мира.

Попробуйте, произнесите: «Рушится порядок мира» — несколько раз, ведь строй заклинаний позволяет, даже потворствует кратным повторам. Потрясающая ритмика. И этот автор должен сейчас скрываться, затыкая уши от хрюканья: «Бандэра придэ — порядок навэдэ!». Тут сама русская поэзия подпирает геополитику, напоминает: гигантские провинции — Слобожанщина, Новороссия — были отданы под расселение русским, татарам (как отцу нынешнего главолигарха Нэзалэжной — Леониду Алексеевичу Ахметову) из центральных губерний России. Да ещё и бежавшему от польских плетей западэнскому быдлу (извините, что не правлю задним числом официальный термин Речи Посполитой) позволили селиться здесь. А сегодня оно зачищает территорию (9/10 от площади УССР, промерьте «приданное Богдана Хмельницкого»: 1/10): тщательно зачищает подаренное от потомков дарителя. 

3. Поэты-добровольцы

От «русских писателей, никогда не позволявших переписывать Историю в угоду врагам», — к пишущим её в эти самые дни. Некоторые — всей своей кровью. Талантливейший поэт из Верхоянска Василий Рожин. Его якутские коллеги-земляки свидетельствуют: «Вася был открытием весеннего республиканского совещания молодых писателей, его стихи рекомендовали к изданию отдельной книгой». Василий — добровольцем из Верхоянска — полюса холода пришел на нынешний «полюс» геополитической жары. Сражался героем, был тяжело ранен, но после излечения вернулся на фронт. Как многие настоящие поэты обронил пророческие строки:

Вырываю я из сердца
Душу бренную свою.
Зажимаю рану крепко,
Хоть без сил уже стою.

​

Василий — двуязычный поэт. Земляки пишут: «Его лирика на якутском очень пронзительна, со множеством глубинных смыслов». Да, стихи и судьба Василия Рожина — выход к «глубинным смыслам» истории России. Пример — просто непонятный европоцентристам, — потому и задвигаемый в самый темный угол. Всего лишь 60 (шестьдесят! — увы и мы недооцениваем сей потрясающий факт) лет прошло от взятия Казани Иваном Грозным до освобождения Москвы в 1612 году Вторым Ополчением князя Пожарского и Кузьмы Минича Анкундинова, в котором сражались отряды 20 татарских мурз и... мурзы Искера-Тобольска, «российский стаж» которого был и вовсе — 25 лет! Пришел освобождать свою Москву за две с половиной тысячи километров! А в Великую Отечественную просиял, прогремел подвиг 19-й якутской бригады, шедшей по льду озера Ильмень освобождать Старорусский район. Фашистская артиллерия и более 10 000 авиабомб превратили Ильмень в сущий ад, но 19-я Якутская задачу выполнила. Вечная память им, их наследнику добровольцу-поэту Василию Рожину! Защищают Россию, дают точный ответ западным дискутерам о «русском колониализме»...

Талантливый поэт, писатель Алексей Шорохов, давний автор «Камертона», мой товарищ (младший по возрасту, но теперь неизмеримо старший по боевому опыту) — воевал на Херсонском и Артемовском направлениях, был ранен, награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени: «Я ушел добровольцем как раз потому, что не служил в армии, военного опыта, не считая военкоровского, у меня не было. Так что записаться на службу через военкомат для меня было нереально».

​

Его повесть «Бранная слава» выйдет отдельной книгой, отдельными главами публикуется в журнале «Москва». Но вслушаемся в его стихи:

В воздухе пахнет душицей и смертью,
Лермонтов пишет под сенью чинар,
Листья звенят тонкокованной медью,
млеет селение, бредит базар…

Эти строки — потрясающий, вечно недооцененный мотив: постижение того «Востока», что стал в итоге достойной частью Российской Цивилизации. Толстой, Лермонтов на Кавказе с горцами сражались, но как русские писатели исполняли и другую великую миссию: пытливо, творчески всматривались в (тогдашнего) «противника», постигали его традиции, характер, душу. 

Юный волонтер Толстой мечтал стать кунаком Хаджи Мурата, много думал о нём и на склоне жизни написал гениальную повесть «Хаджи Мурат». Лермонтов так передал миру картины жизни горцев, что и через два века глава уже мятежной Ичкерии Джохар Дудаев подолгу читал наизусть стихи Михаил Юрьевича (НТВ показывало в 1994 году). В той же Ичкерии даже среди боев хранили память, даже не помышляли переименовать Толстой-Юрт. И триумфальное продолжение той Миссии, подтверждение их правды: полки добровольцев Северного Кавказа бьются за Россию на Украине. Самый первый Герой СВО погибший 24 февраля 2022 года, почитатель Расула Гамзатова и начинающий поэт Нурмагомед Гаджимагомедов: подорвал себя и окруживших бандеровцев гранатой, посмертно принят в члены СПР.

4. …и «классическая» классика

Составитель включил в сборник и уже самую общеизвестную хрестоматийную классику: «Жди меня» Симонова, «Василий Тёркин» Твардовского, «Дороги» Ошанина, «Песенку фронтового шофера» Ласкина и Лабковского.
Но это оставляет вопрос: а где «На независимость Украины» Иосифа Бродского? Кроме поэтики: уникальны подробности явления его на свет.
«Не мог наш Иосиф написать такое!» — твердили те, кому политкорректность, рукопожатность, как романы г-же Лариной, «заменяли всё». Крича «Это не Бродский! Провокация!», они опровергали свидетельства, даже кинокадры(!) с читающим «этот ужас» Иосифом Александровичем. Увы, комичность спора заслонила главное: ведь в установленный теперь год написания «пророчества», 1991-й, незалежно-свидомые ещё особо не проявили себя. Ни переворотов, запретов русского языка, ни всесожжений в Одессе, волн убийств по Левобережью… Ещё 23 года РФ будет задабривать, обеспечивать РУ. Не только тепло, свет, работающие моторы… Нефтегаз по особо-дружеским ценам обеспечил конкурентность, возможность их экспорта, особенно удобрений, металлов, сельхозсырья. Целое поколение политиков еще будут бормотать о «вечных братстве-дружбе», а Иосиф Бродский…

Скажем им, звонкой матерью паузы метя, строго:
скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.
Ступайте от нас в жупане, не говоря в мундире,
по адресу на три буквы на все четыре...
стороны. Пусть теперь в мазанке хором Гансы
с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.

Технический эпилог

Въедливая память подсказывает: в сборниках «по случаю», «в честь...» бывало немало холодных, дежурных, бездарных стихотворений. Здесь же среди более ста стихотворений таковых — нет! Опять два варианта: или были присланы тысячи текстов, что позволило отобрать лучшие (подвиг составителя Виктора Кирюшина), или волна подлинного народного страдания, героизма — взметнула таланты, «повысила планку». Читатель в выигрыше — в любом случае.