Щит и меч России. Подвиги генерала Раевского оценили лишь после его смерти

250 лет назад, 25 сентября 1771 г., родился человек, которому была суждена громкая слава – прижизненная и посмертная. Дело было в семье…
Хотя нет – полноценной семьи на тот момент уже не существовало. Отец нашего героя, молодой полковник Николай Раевский, был смертельно ранен на войне с Османской империей и скончался в апреле 1771 г.

В пекло – по блату

Так что его второй сын, также названный Николаем, из-за переживаний матери появился на свет болезненным и слабым. Неудивительно, что с ним, как говорится, «носились», из-за чего маленький Николенька рос несколько избалованным. Благо возможности родных это позволяли. Мать мальчика Екатерина Николаевна, в девичестве Самойлова, была дочерью сенатора и приходилась племянницей самому Григорию Потёмкину – почти всесильному фавориту и тайному супругу императрицы Екатерины II.
Впрочем, довольно скоро, уже в 14 лет, с баловством было покончено – юный Николай Раевский, зачисленный ещё в 3 годика рядовым в Лейб-гвардии Преображенский полк, прис­тупил к несению дейст­вительной военной службы. Пока в чине прапорщика. Но двумя годами спустя его, уже дослужившегося до поручика, прикомандировали к казачьему отряду Василия Орлова, сопроводив приказ следующими словами: «Употреблять в службу как простого казака, а уж потом по чину поручика гвардии». Автором такого оригинального приказа был его двоюродный дед, Светлейший князь Григорий Потёмкин. Он же дал своему молодому родственнику наставление, от которого Николай Раевский впоследствии не отходил ни на шаг: «Во-первых, старайся испытать, не трус ли ты; если нет, то укрепляй врождённую смелость частым обхождением с неприятелем».
Возможно, именно благодаря этому весьма своеобразному кумовству, отправившему подростка с самого начала в самое пекло, и получился тот Раевский, которого мы знаем как одного из блистательнейших героев Отечественной войны 1812 г.
Н.Н. Раевский. Картина Петра Соколова, 1826 г. Фото: Commons.wikimedia.org

Две славы

Сейчас его имя прочно связано в основном с Бородинским сражением. Ещё со школьной скамьи нам известны самые главные локации «поля грозной сечи» – те места, где бои шли с особым ожесточением. Это Шевардинский редут, Багратионовы флеши и батарея Раев­ского. Редут назван по деревне Шевардино, а флеши и батарея – по именам героев, что их защищали. Из-за этого само собой выходит, что Раевский в нынешней памяти об Отечественной войне как минимум равен самому Багратиону.
Однако тогда, в военные и послевоенные годы, Россия знала совсем другого Раевского. О его подвигах в Бородинском сражении если и упоминали, то лишь вскользь. Главным было вот что:
Себя и юных двух сынов —
Приносишь всё царю и Богу;
Дела твои сильней всех слов.
Ведя на бой российских львов,
Вещал: «Сынов не пожалеем,
Готов я с ними вместе лечь,
Чтоб злобу лишь врагов пресечь!..
Мы Россы!.. умирать умеем».
Это стихотворение поэт и публицист Сергей Глинка написал буквально месяц спустя после боя под Салтановкой, что близ Могилёва, где Раевский, прикрывая отступление Багратиона, спешившего на соединение с армией Барклая-де-Толли, нанёс такой контрудар корпусу маршала Даву, что тот на время оставил любые мысли о преследовании русских.
С ним в армии находились два его сына, 16-летний Александр и 10-летний Николай: «В момент решительной атаки на французские батареи Раевский взял их с собою в главе колонны Смоленского полка, причём меньшого, Николая, он вёл за руку, а Александр, схватив знамя, лежавшее подле убитого в одной из предыдущих атак нашего подпрапорщика, понёс его перед войсками. Геройский пример командира и его детей до исступления одушевил войска».
Это дело, достойное героев античности, принесло Раевскому грандиозную, оглушительную прижизненную славу.
Бородино. Атака на батарею Раевского. Ф.А. Рубо, 1913 г. Фото: Commons.wikimedia.org

Отказ от подвига

Сам же Раевский в тот момент о славе не помышлял и в письме своей жене рассказывает о случившемся спокойно: «Я сам с сыном и адъютантом шёл в первом ряду в штыки, все нам уступили… Александр сделался известен всей армии, он получит повышение. Николай, находившийся в самом сильном огне, лишь шутил. Его штанишки прострелены пулей. Я отправляю его к вам. Этот мальчик не будет заурядностью».
Но спустя всего лишь год эта слава начнёт тяготить Раевского. И в разговоре со своим адъютантом, поэтом Константином Батюшковым, он отречётся от подвига: «Детей моих не было в эту минуту… Весь анекдот сочинён в Петербурге. Гравёры, журналисты, нувеллисты воспользовались удобным случаем, и я пожалован римлянином…»
Зачем он отрекается от собст­венных слов? Может быть, из скромности?
Ничуть не бывало. Такого за Раевским не водилось. Напротив – он считал себя несправедливо обойдённым чинами и наградами. И даже обойдённым настоящей славой, что выглядит совсем уж нелепо. Как же так? Его имя превозносит вся Россия, а ему ещё и мало? Неужели правы были те его современники, что рисовали Раевского чрезмерно честолюбивым желчным мизантропом, который вечно всем недоволен?
Снова мимо. Николай Николаевич был недоволен лишь тем, что реальные дела, которые могли вписать его имя в Большую Историю, современники вынесли за скобки либо приписали другим: «Два дела мои под Салтановкой и Смолен­ском, коими я век мой гордиться буду, не представлены в настоящем виде…»
О том, какой был смысл сражения под Салтановкой, уже упомянуто. Оборона Смоленска проходила по тому же разряду, но крупнее масштабом – Раевский со своим корпусом умудрился удерживать Смоленск до подхода основных сил соединившихся русских армий практически в одиночку, пред­отвратив угрозу разгрома.
Потом, уже после Бородина и сдачи Москвы, Раевскому снова досталась роль самая незавидная.
Французская атака на батарею Раевского в момент гибели графа Коленкура. Литография Альбрехта Адама Фото: Public Domain

Ошибка Наполеона

Арьергардные операции, то есть прикрытие отступления главных сил, по праву считаются самыми сложными. А Раевский осенью 1812 г. умудрился не просто удержать противника, но и капитально заморочить ему голову. Он своими манёврами и стычками сумел убедить противника, что русские отходят по Рязанской дороге. Но русские за это время успели сосредоточиться на Калужской дороге, в Тарутине, готовя сюрприз Наполеону, который планировал свернуть к югу, чтобы накормить изрядно оголодавшие и обтрепавшиеся войска в «самых хлебородных украинских губерниях» и продолжить войну с новыми силами. Одного этого было бы достаточно и для чинов, и для наград. Но – не срослось.
Наполеон, оценивая дейст­вия Раевского во время кампании 1812 г., говорил: «Этот русский генерал сделан из того материала, из которого делают маршалов». Император французов ошибался. Раевский и встретил, и окончил ту кампанию в чине генерал-лейтенанта. Генерала ему дали только год спустя, во время Заграничного похода русской армии. А о дальнейшем повышении речи даже не шло, хотя именно Раевский занял господствующие над Парижем высоты, после чего взятие города было лишь делом техники. Истинного признания Раевский добился, как это часто бывает, уже после смерти. На его могильном камне начертаны слова: «Он был в Смоленске щит, в Париже – меч России».
Обложка: Подвиг солдат Раевского под Салтановкой. Н. С. Самокиш, 1812 г. Commons.wikimedia.org