Сталину можно было отказать

Сталинский принцип руководства – ответственность. В сталинское время были и те, кто боялся брать ответственность на себя даже в ущерб делу. Маршал авиации А.Е.Голованов был из тех, кто всегда говорил правду и не боялся перечить самому Сталину. Он командовал Дальней авиацией, которая подчинялась непосредственно Верховному.
Один из эпизодов невероятно интересных мемуаров Александра Евгеньевича Голованова «Дальняя бомбардировочная» весьма красноречив…
Источник: http://militera.lib.ru/memo/russian/golovanov_ae/14.html

«... В одну из майских ночей позвонил А. Н. Поскребышев и передал, что мне нужно приехать в Кремль. Я поинтересовался, кто сейчас у Сталина.
— Моряки, — ответил Александр Николаевич.
За семь минут дороги я так и не смог себе представить, зачем я понадобился Сталину при докладе моряков.
Войдя в кабинет Верховного, я увидел там наркома Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецова, командующего военно-морской авиацией генерала С. Ф. Жаворонкова, командующего ВВС генерала А. А. Новикова, В. М. Молотова, Г. М. Маленкова и некоторых других товарищей. Было видно, что меня ждали.
— Нужно помочь морякам, — обратился ко мне Сталин. — Караваны судов, идущие из Англии, несут большие потери от авиации противника. Нужно пресечь ее деятельность.
Пока я мало что понял, так как у моряков была своя авиация, и в чем я должен помогать, мне было не совсем ясно.
— Что мы должны делать, товарищ Сталин? — спросил я.
— Вам нужно использовать свои тяжелые четырехмоторные самолеты для нанесения ударов по аэродромам противника, расположенным на территории Норвегии и Финляндии, перебазировав самолеты на северные аэродромы. Есть у вас желание помочь в этом деле?
— Конечно, товарищ Сталин, но я хотел бы знать, откуда эти самолеты будут работать.
— Пойдите вместе с Маленковым, Новиковым и моряками в другую комнату, ознакомьтесь со всем и дайте нам ваши предложения.
Мы вышли, и меня ознакомили с задачами, которые предстояло выполнить, ознакомили также и с аэродромами, откуда должны были летать наши самолеты. К моему удивлению, на названных аэродромах длина летного поля была всего лишь 800 метров и подходы к ним закрыты сопками. О полетах тяжелых кораблей с таких аэродромов не могло быть и речи.
— Кто же посоветовал товарищу Сталину использовать тяжелые воздушные корабли на аэродромах, на которые они не могут сесть и с которых им с боевой нагрузкой не взлететь? — спросил я у Г. М. Маленкова.
Ответа не последовало.
— Предложение это несерьезное, — обратился я опять к Маленкову, — и нужно об этом прямо сказать товарищу Сталину.
— Решение уже фактически принято, и вам нужно подумать, как его выполнить, — услышал я в ответ. — Товарищу Сталину доложено, что ваши самолеты могут летать с этих аэродромов, если вы этого захотите. Поэтому вам нужно продумать все и не спешить с заключениями.
Я понял, что, говоря так, Маленков как бы предупреждал меня, что этот вопрос уже докладывался Сталину и тот поставлен в известность, что Голованов, видимо, будет отказываться от выполнения данной задачи, начнет приводить всякие доводы, к чему нужно быть готовым.
— Могу ли я знать, кто внес это предложение? — осведомился я. Ответа опять не последовало.
— Ну что ж, пойдемте докладывать, — сказал я.
Войдя к Сталину и встретив его вопрошающий взгляд, я сразу доложил, что названные аэродромы не могут принять тяжелые самолеты.
— Вы что, шутите? — спросил Сталин. — Товарищи же говорят, что предложенные аэродромы годны для этих самолетов!
— Аэродромы, товарищ Сталин, для этих самолетов непригодны, — ответил я.
Все молчали.
— Вы хотите, чтобы караваны судов дошли до нас?
— Хочу, товарищ Сталин.
— Так в чем же дело ?
— Дело в том, что на предложенные аэродромы эти самолеты сесть не могут, не смогут также с них и взлететь.
— Зачем же мы тогда строим такие воздушные корабли? Придется отобрать у вас и завод и самолеты.
— Ваша воля, товарищ Сталин...
— Мы видим, вы просто не желаете бить фашистов? — услышал я. Разговор принимал нехороший оборот. Таким тоном Сталин со мной еще ни разу не разговаривал.
— Я могу сам пойти на первом корабле на указанный аэродром и разбить машину при посадке, товарищ Сталин, — отвечал я. — Но я не имею права бить людей и самолеты и не принять мер, зависящих от меня, чтобы этого не случилось. Я не знаю, кто мог внести вам такое безграмотное предложение.
Наступила длительная пауза. Решительные ответы возымели свое действие. Нужно было или отдавать приказ о перебазировании тяжелых воздушных кораблей, или отказываться от этой неразумной затеи. Желающих взять на себя ответственность за проведение этой операции не находилось. Еще раз подтвердилась истина, что куда легче давать всякие советы и предложения, да еще такие, в которых дающий советы не разбирается, чем самому их выполнять.
Ни к кому не обращаясь, Сталин сказал:
— Что же мы будем делать?
Ответа не последовало.
«А почему все-таки решили, что эту работу должны выполнять тяжелые самолеты? Почему уперлись в невозможное, когда есть возможное?» — думал я.
— Вы сами можете что-либо предложить? — услышал я голос Сталина, обращенный ко мне.
— Мне не совсем понятно, товарищ Сталин, почему все уперлось в тяжелые корабли.
— У вас есть другие предложения? — спросил он.
— Я считаю, что поставленную задачу вполне можно решить самолетами Ил-4. Все аэродромы, где базируется авиация противника, находятся в радиусе действия этих самолетов. Аэродромы, которые предлагаются, для базирования Ил-4 подходящи.
— Вы убеждены, что Ил-4 выполнят поставленную задачу?
— Да, убежден. Они выполнят ее лучше, чем тяжелые корабли.
— Вы берете на себя ответственность за это?
— Да, беру.
— Ну что же, тогда давайте так и решим, — заключил Сталин.
Ни единого возражения присутствующими не было высказано. Так закончился столь неприятно начатый разговор, предотвративший неоправданные потери.