Святитель Лука Симферопольский: святой в стране Советов

Этот святой (память 11 июня) прожил не в монастырской тиши: карьера ученого, брак, вдовство, ссылки, Сталинская премия, монашество, архиерейство. Любое дело для него было служением — Богу и людям.

«… в служении Богу вся моя радость, вся моя жизнь, ибо глубока моя вера… Однако и врачебной, и научной работы я не намерен оставлять » (из письма святителя Луки сыну Михаилу)

Отвращение к естественным наукам

Святитель Лука (в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий) родился 27 апреля 1877 года в Керчи и происходил из древнего, но обедневшего дворянского рода.
«Мой отец был католиком, — писал святитель Лука, — он всегда ходил в костел и подолгу молился дома. Отец был человеком удивительно чистой души, ни в ком не видел дурного, всем доверял».
Феликс Станиславович, тихий по натуре, взглядов своих не навязывал, и атмосферу в доме определяла мать. Мария Дмитриевна воспитывалась в православных традициях, и вера ее выражалась главным образом в делах — она регулярно посылала заключенным домашнюю выпечку, а когда началась первая мировая война, в доме постоянно кипятилось молоко для раненых.
«Мать усердно молилась дома, но в церковь, по-видимому, не ходила. Причиной этого было ее возмущение жадностью и ссорами священников, происходившими на ее глазах». Кроме Валентина, в семье было еще двое сыновей и две дочери.
Герб рода Войно-Ясенецких. Валентин Феликсович принадлежал к древнему и знатному, но обедневшему белорусскому полонизированному дворянскому роду
В конце 80-х годов Войно-Ясенецкие переехали в Киев. Здесь Валентин окончил гимназию и параллельно Киевское художественное училище. Увлечение живописью было так сильно, что будущий святитель решил поступать в Петербургскую Академию художеств. Но передумал: желание делать что-то для других, а не для себя только, победило.
Будущий святитель закончил художественное училище в Киеве. «Странник», набросок композиции
В Киеве Валентин размышляет о богословских и философских вопросах, каждый день ездит в Киево-Печерскую Лавру и страстно увлекается этическим учением Льва Толстого. Он спит на полу, а летом, уезжая на дачу, косит траву вместе с крестьянами.
Будущий владыка даже пишет Толстому письмо, в котором просил повлиять на свою суровую мать, противившуюся его стремлению стать толстовцем.
Однако вскоре в руки Валентина попала книга Льва Толстого «В чем моя вера?», резко оттолкнувшая его издевательством над Православием.
Портрет старшего брата Владимира Феликсовича Войно-Ясенецкого, написанный самим будущим cвятителем
Валентин уже тогда много читал Евангелие. Особенно поразили его слова Спасителя: Жатвы много, а делателей мало. «У меня буквально дрогнуло сердце, я молча воскликнул: “О Господи! Неужели у Тебя мало делателей?!”, Через много лет, когда Господь призвал меня делателем на ниву Свою, я был уверен, что этот евангельский текст был первым призывом Божиим на служение Ему», — писал он.
Валентин продолжает искать и думать: хочет стать сельским учителем, но, по совету умного друга, в 1898 году поступает на медицинский факультет Киевского университета, несмотря на отвращение к естественным наукам.
Учение шло с трудом: «У меня было почти физическое ощущение, что я насильно заставляю мозг работать над тем, что ему чуждо», и тем не менее учился он на одни пятерки и неожиданно для себя увлекся анатомией. Государственные экзамены будущий хирург сдал блестяще.

Земский доктор, отец семейства

Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий — земский врач; Москва, фото 1910 года
Оканчивая университет осенью 1903 года, Валентин хотел стать земским доктором. Кроме того, он приводил больных домой, и, по воспоминаниям сестры, их квартира превратилась в глазной лазарет. Больные лежали в комнатах, как в палатах, Валентин Феликсович лечил их, а его мама их кормила.
С началом русско-японской войны молодой врач в составе медицинского отряда Красного Креста выехал на Дальний Восток. Ему поручили заведовать одним из хирургических отделений, и он, не имея специальной подготовки, сразу стал делать много сложных операций.
В Чите он женился на сестре милосердия Анне Васильевне Ланской, дочери управляющего поместьем на Украине.
Вскоре после свадьбы молодые переехали в Курскую губернию. Молодой хирург занимался наукой и много оперировал. Слава о докторе была такой, что на прием к нему шли больные из соседней губернии.
Один нищий, к которому после операции вернулось зрение, собрал слепцов со всей округи, и они длинной вереницей выстроились в ожидании медицинской помощи.
Но Валентину с семьей пришлось уехать: он был уволен со службы, поскольку отказался прекратить прием и немедленно явиться к заболевшему исправнику: все пациенты всегда были для него равны.
В 1909 году будущий святитель поселился в Москве и приступил к работе над диссертацией о местной анестезии. В те годы крайне несовершенный общий наркоз бывал «несравненно опаснее самой операции».
После нескольких месяцев исследовательской работы в московском Институте топографической анатомии ученый сделал ряд открытий в сфере регионарной анестезии.
Он много работал и писал о себе: «Я по обыкновению не знаю меры в работе и уже сильно переутомился. А работа предстоит большая: для диссертации надо изучить французский язык и прочитать около пятисот работ на французском и немецком языках. Кроме того, много работать придется над докторскими экзаменами».
Сестра милосердия Анна Васильевна Ланская — будущая супруга Валентина Феликсовича. Они познакомились в Киевском медицинском госпитале Красного Креста, куда поступил на работу молодой выпускник медицинского факультета Киевского университета. Венчание состоялось в 1904 году, в Чите, где в Русско-Японскую войну находился госпиталь Красного Креста, в котором оба трудились
В 1915 году в Петрограде вышла его блестяще иллюстрированная книга «Регионарная анестезия». За эту работу Варшавский университет присудил Валентину Феликсовичу премию имени Хойнацкого, которую обычно получали ученые, прокладывавшие новые пути в медицине. В 1916 году Валентин Феликсович становится доктором медицины.
Занимался ученый и другим разделом медицины: «Я поставил своей задачей глубокое самостоятельное изучения диагностики и терапии гнойных заболеваний…
И тогда, к моему удивлению, у меня появилась крайне странная неотвязная мысль: «Когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа».
В то время у Валентина Феликсовича и в мыслях не было становиться священнослужителем.
В начале 1917 года Анна Васильевна заболела туберкулезом, и семья переехала в Ташкент, где Валентину Феликсовичу предложили должность главного врача городской больницы. Там он организовал хирургическое отделение.
«Время было тревожное, — вспоминал врач Л. В. Ошанин. — В 1917 — 1920 годах в городе было темно. На улицах по ночам постоянно стреляли… раненых привозили в больницу… Случалось, что Войно-Ясенецкого ночью вызывали на дом к больному, или в другую больницу на консультацию, или для неотложной операции. Он тотчас отправлялся в небезопасные путешествия… Никогда не было на его лице выражения досады, недовольства, что его беспокоят по пустякам (с точки зрения опытного хирурга). Наоборот, чувствовалась полная готовность помочь.
Я ни разу не видел его гневным, вспылившим или просто раздраженным. Он всегда говорил спокойно, негромко, неторопливо, глуховатым голосом, никогда его не повышая. Это не значит, что он был равнодушен — многое его возмущало, но он никогда не выходил из себя».
Жена Валентина Феликсовича Анна Васильевна Войно-Ясенецкая (Ланская) с первым сыном Валентином
Здоровье Анны Васильевны ухудшалось. Она кое-как ходила по дому, но ни готовить, ни убирать уже не могла. Дети помнят, как отец по вечерам мыл полы, накручивая на половую щетку старые бинты.
Вскоре стало совсем плохо с продуктами. Из больничной кухни начали приносить обед — тухлую квашеную капусту в мутной воде. Лечили больную лучшие доктора города, поддерживая ее не только лекарствами, но и усиленным питанием, однако приносимые тайком от Валентина Феликсовича продукты она раздавала детям, а сама довольствовалась капустной похлебкой.
Окончательно подорвал ее здоровье арест мужа по клеветническому доносу. «Чрезвычайная тройка» на разбор каждого дела тратила не больше трех минут, практически всех приговаривая к расстрелу. Приговор исполнялся прямо за дверью.
Валентин Феликсович просидел  в ожидании «суда» сутки, оставаясь совершенно невозмутимым. На тревожные вопросы коллеги: «Почему нас не вызывают? Что это может означать?» — отвечал: «Вызовут, когда придет время, сидите спокойно». Поздно вечером знаменитого хирурга узнал видный партиец, и их отпустили.
Земский врач Войно-Ясенецкий (слева) проводит операцию в хирургическом отделении городской больницы; Ташкент, 1917 год
Вернувшись в отделение, главный врач распорядился подготовить больного к очередной операции и в обычный час встал к операционному столу, как будто ничего не случилось.
После этого Анна Васильевна уже не вставала с постели. «Она горела в лихорадке, совсем потеряла сон и очень мучилась. Последние двенадцать ночей я сидел у ее смертного одра, а днем работал в больнице», — вспоминал владыка. Умерла она в конце октября 1919 года, тридцати восьми лет.

Священство

Сидят: епископ Ташкентский и Туркестанский Иннокентий (Пустынский) и недавно рукоположенный священник Валентин Войно-Ясенецкий, профессор Туркестанского Государственного Университета, 1921 год
После смерти жены Валентин Феликсович стал «активным мирянином», посещал заседания ташкентского церковного братства и богословские собрания, нередко выступал с беседами на темы Священного Писания.
На одном из собраний владыка Ташкентский Иннокентий неожиданно сказал ему: «Доктор, вам надо быть священником!»
«У меня никогда не было и мысли о священстве, но слова преосвященного Иннокентия я принял как Божий призыв устами архиерея и, ни минуты не размышляя, ответил: «Хорошо, владыко! Буду священником, если это угодно Богу!»
Вопрос о рукоположении был решен так быстро, что будущему пастырю даже не успели сшить подрясник. В ближайшее воскресенье доктор был посвящен в сан диакона, а через неделю, в праздник Сретения Господня 1921 года, рукоположен во иерея.
София Сергеевна Белецкая, медицинская сестра городской больницы Ташкента с приемными детьми — после кончины матери дети Валентина Феликсовича и Анны Васильевны жили у неё
За детьми, по просьбе Валентина Феликсовича, стала присматривать операционная сестра София Сергеевна. Она была «настоящей сестрой милосердия старой выучки». В операционной ее ценили за мастерство и скромность: ни слова лишнего, она сходу угадывала, какой инструмент потребует хирург в следующее мгновение.
София Сергеевна с радостью согласилась заменить детям умершую мать. «Троих младших детей она очень любила, и особенно самый младший, Валя, не слезал с ее колен. Со старшим, Михаилом, было непросто. София Сергеевна скончалась в доме Валентина Валентиновича Войно-Ясенецкого, дожив до глубокой старости.
Служение в Церкви о. Валентину пришлось совмещать с заведованием кафедрой топографической анатомии и оперативной хирургии на медицинском факультете только что открывшегося в Ташкенте университета (знаменитый хирург был одним из инициаторов его открытия).
Лекции о. Валентин читал в рясе и с крестом на груди (в таком же виде он ходил и по улицам, чем очень нервировал городское начальство).
Принятие профессором сана произвело сенсацию в городе и было принято в штыки всеми его сотрудниками. Некоторые из них демонстративно продолжали называть его по имени- отчеству. Студентки дерзали «обличать» хирурга-священника, а он только снисходительно улыбался в ответ.
Кафедральный собор прп. Сергия Радонежского в Ташкенте, где служил епископ Лука с 1920 по 1923 год. После всенощного бдения 10 июля 1923 года епископ был арестован и отправлен во вторую ссылку
«Конечно, они не могли понять и оценить моего поступка, ибо сами были далеки от религии. Что поняли бы они, если бы я им сказал, что при виде кощунственных карнавалов и издевательств над Господом нашим Иисусом Христом мое сердце громко кричало: «Не могу молчать!» И я чувствовал, что мой долг — защищать проповедью оскорбляемого Спасителя нашего и восхвалять Его безмерное милосердие к роду человеческому».
Не имея духовного образования, молодой священник спешно изучал богословие по книгам и очень скоро составил себе порядочную библиотеку.
Святейший Патриарх Тихон, узнав о том, что профессор Войно-Ясенецкий стал священником, благословил его продолжать заниматься хирургией, и он по-прежнему «широко оперировал каждый день и даже по ночам в больнице».

Поп-профессор выступает на суде

Лука (Войно-Ясенецкий) в служебном архиерейском облачении. Нареченный епископом Барнаульским, викарием Томской епархии, в силу сложившихся обстоятельств он был вынужден возглавить Туркестанскую епархию, 1923 год
Летом 1921 года ташкентская ЧК решила устроить показательный суд над врачами, якобы занимавшимися вредительством. В качестве эксперта был вызван профессор Войно-Ясенецкий. Его ответы привели чекистов в бешенство, и ему стали задавать вопросы, уже не связанные с «делом врачей»:
— Скажите, поп и профессор Ясенецкий-Войно, как это вы ночью молитесь, а днем людей режете?
— Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете людей вы, гражданин общественный обвинитель?
— Как это вы верите в Бога? Разве вы Его видели, своего Бога?
— Бога я действительно не видел, но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил.
Задуманный спектакль с треском провалился, и освобожденные вскоре врачи говорили, что от расстрела их спасло только выступление знаменитого хирурга.
Через несколько месяцев власти потребовали снять икону в операционной, и о. Валентин заявил, что не выйдет на работу, пока икону не повесят на место.
Даже неверующие коллеги уважали профессора-священника за твердость. Медсестра ташкентской больницы вспоминала:
«В делах, требовавших нравственного решения, Валентин Феликсович вел себя так, будто вокруг никого не было. Он всегда стоял перед своей совестью один. И суд, которым он судил себя, был строже любого трибунала».
Вскоре о. Валентина назначили настоятелем собора и возвели в сан протоиерея. После этого епископ Уфимский Андрей (князь Ухтомский) тайно постриг его в монашество. «Он… хотел дать мне имя целителя Пантелеимона, но когда побывал на литургии, совершенной мною, и услышал мою проповедь, то нашел, что мне гораздо более подходит имя апостола-евангелиста, врача и иконописца Луки». В 1931 году была совершена хиротония во епископа.

Арест, тюрьма, первая ссылка

Епископ Лука и один из участвовавших в его хиротонии во епископа Барнаульского. После спровоцированного ОГПУ удаления епископа Иннокентия с Туркестанской кафедры, владыке Луке предстояло сплотить вокруг себя священников — сторонников Патриарха Тихона
Через неделю владыку арестовали. Арест сопровождался травлей в газетах.
В тюрьме святитель закончил первый выпуск своих «Очерков гнойной хирургии» — начальник тюремного отделения разрешил ему по вечерам работать в своем кабинете.
На заглавном листе рукописи было написано: «Епископ Лука. Профессор Войно-Ясенецкий. Очерки гнойной хирургии»
— так сбылось его давнее предчувствие об этой книге.
В тюремной библиотеке владыке удалось достать Евангелие на немецком языке, и он усердно читал его. От Е.П. Пешковой, жены Максима Горького, заключенные получили тулупчики, и святитель отдал свой полураздетому жулику. Это произвело огромное впечатление на уголовников, и их вожак, матерый вор, каждый раз, когда епископ Лука проходил мимо их камеры, любезно приветствовал его и называл батюшкой.
В 1923 году епископа Луку отправили в ссылку в Енисейск. По просьбе заведующего местной больницей владыка много оперировал, а также вел большой прием у себя на дому. Особенную сенсацию произвела экстракция врожденной катаракты трем слепым мальчикам-братьям, которые стали зрячими.
Местные жители долго помнили епископа-хирурга:
«Большой шаман с белой бородой пришел на нашу реку, поп-шаман. Скажет поп-шаман слово — слепой сразу зрячим становится. Потом уехал поп-шаман, опять глаза у всех болят».
Фельдшеры, катастрофически терявшие заработок, стали жаловаться властям на «попа», который производит «безответственные» операции. Однажды его вызвали в ГПУ. Едва он, как всегда в рясе и с крестом, переступил порог, чекист закричал:
— Кто это вам позволил заниматься практикой?
— Я не занимаюсь практикой в том смысле, какой вы вкладываете в это слово. Я не беру денег у больных. А отказать больным, уж извините, не имею права.
К владыке несколько раз подсылали «разведчиков», но скоро убедились, что лечит он действительно безвозмездно. Благодарным пациентам он обычно говорил: «Это Бог вас исцелил моими руками. Молитесь Ему».
Вскоре на медицинскую деятельность епископа Луки стали смотреть более снисходительно.
Как и в Ташкенте, в операционной у епископа Луки стояла икона с теплившейся перед ней лампадой. Рассказывали, что перед операцией он всегда ставил йодом крест на теле больного.
Через некоторое время святителю объявили, что его немедленно высылают дальше на север, что было равносильно преднамеренному убийству: в разгар зимы, которая в этот год (1924/25) выдалась особенно жестокой, отправить на открытых санях за полторы тысячи верст человека, не имеющего теплой одежды, значило обречь его на неизбежную гибель.
Сопровождавший святителя милиционер говорил: «Я чувствую себя в положении Малюты Скуратова, везущего митрополита Филиппа в Отрочь монастырь».
На первой остановке ссыльные социал-революционеры, долго беседовавшие с епископом, снабдили его деньгами и меховым одеялом, которое ему очень пригодилось.
«Путь по замерзшему Енисею в сильные морозы был очень тяжел для меня. Однако именно в это трудное время я реально ощущал, что рядом со мною Сам Господь Бог Иисус Христос, поддерживающий и укрепляющий меня».
Поселили владыку в станке Плахино, далеко за полярным кругом, где в морозы птицы мерзли на лету и камнем падали на землю. Жители (их было всего пять семей) радушно приняли ссыльного и обещали заботиться о нем.
Ему отвели половину избы с двумя окнами, в которых снаружи вместо вторых рам были приморожены плоские льдины. К утру в доме стоял такой мороз, что вода в ведре покрывалась толстым слоем льда.
В середине лета исповедник Христов получил извещение Божие о скором возвращении из ссылки, но все оставалось по-прежнему. «Я впал в уныние и однажды в алтаре зимней церкви… со слезами молился пред запрестольным образом Господа Иисуса Христа.
В этой молитве, очевидно, был и ропот против Господа Иисуса за долгое «невыполнение обещания» об освобождении. И вдруг я увидел, что изображенный на иконе Иисус Христос резко отвернул Свой пречистый лик от меня. Я пришел в ужас и отчаяние и не смел больше смотреть на икону.
Как побитый пес, пошел я из алтаря в летнюю церковь, где на клиросе увидел книгу Апостол. Я машинально открыл ее и стал читать первое, что попалось на глаза. К большой скорби моей, я не запомнил текста, который прочел, но этот текст произвел на меня прямо-таки чудесное действие. Я вернулся в алтарь и с радостью увидел, глядя на запрестольный образ, что Господь Иисус опять смотрит на меня благодатным и светлым взором».
Через три месяца владыку по болезни вынуждены были отпустить в Красноярск. Тяжкий путь по Енисею был поистине архиерейским: на всех остановках, где были церкви, епископа встречали колокольным звоном, он служил молебны и проповедовал. Приходили благодарить и исцеленные им больные.
Владыке разрешили жить в Ташкенте. По дороге на вокзал его экипаж неожиданно остановил молодой милиционер, вскочил на подножку и стал обнимать и целовать владыку. «Это был тот самый милиционер, который вез меня из Туруханска в станок Плахино, за 230 верст к северу от Полярного круга, и говорил, что он – как Малюта Скуратов».

Несостоявшаяся акция протеста

Епископ Лука
Ссылка закончилась в январе 1926 года. Но из-за возникших разногласий с церковным начальством и по совету жившего тогда в Ташкенте митрополита Арсения (Стадницкого), с которым владыка познакомился еще в Бутырской тюрьме, владыка Лука подал прошение об увольнении на покой.
С 1927 года профессор-епископ, лишенный двух кафедр — церковной и университетской, проживал в Ташкенте как частное лицо. По воскресеньям и праздникам он служил в Сергиевской церкви, а на дому принимал больных — их число достигало четырехсот в месяц.
При этом владыка не только лечил, но и оказывал материальную помощь неимущим пациентам. Однажды он приютил брата и сестру, отец которых умер, а мать попала в больницу.
Вскоре девочка стала помогать ему во врачебных приемах. Владыка постоянно посылал ее по городу разыскивать больных бедняков.
Жители Ташкента, в том числе узбеки, очень почитали святителя Христова и часто обращались к нему за разрешением семейных и бытовых конфликтов. После литургии его обычно провожала большая толпа. В день именин владыки, 31 октября, верующие не умещались даже в церковном дворе, а дорога от его дома к храму была сплошь усыпана цветами.
Весной 1930 года Сергиевский храм хотели разрушить, и епископ Лука твердо решил в назначенный для этого день, заперев двери храма, поджечь его и сгореть самому.
«Оставаться жить и переносить ужасы осквернения и разрушения храмов Божиих было для меня совершенно нестерпимо. Я думал, что мое самосожжение устрашит и вразумит врагов Божиих».
Однако закрытие Сергиевской церкви было отложено, а владыку в тот же день арестовали. «23 апреля /6 мая по новому стилю/ 1930 года я был в последний раз на литургии в Сергиевском храме и при чтении Евангелия вдруг с полной уверенностью утвердился в мысли, что в этот же день вечером буду арестован».
Владыку по ложному доносу арестовали и отправили в Архангельск. Очевидица рассказывала: «Его… дергали за бороду, плевали ему в лицо. Я как-то невольно вспомнила, что вот так же и над Иисусом Христом издевались, как над ним».
В Архангельске первое время он испытывал большие затруднения: не было жилья, врачи больницы и даже архангельский епископ встретили его недружелюбно. Он работал в амбулатории, где делал и операции.

Сбился с пути

Епископ — хирург В.Ф. Войно-Ясенецкий с медицинским персоналом. Эвакогоспиталь №1515; Красноярск, 1942 год
Вскоре владыку направили в Ленинград, где ему самому была сделана операция. Вырезанная опухоль оказалась доброкачественной. Выписавшись из клиники, он поехал в Новодевичий монастырь на воскресную всенощную.
«Когда приблизилось время чтения Евангелия, я вдруг почувствовал какое-то непонятное, нараставшее волнение, которое достигло огромной силы, когда я услышал чтение… Слова Господа Иисуса Христа, обращенные к апостолу Петру: Симоне Ионин, любиши ли Мя паче сих?.. Паси овцы Моя… — я воспринимал с трепетом, как обращение не к Петру, а прямо ко мне».
Вскоре начались искушения. Его вызвали в Москву, и уполномоченный коллегии ГПУ в течение трех недель ежедневно беседовал с владыкой. Предлагал кафедру хирургии в институте, разные блага. «Было понятно, что от меня хотят отказа от священнослужения…
Незаметно для меня медовые речи особоуполномоченного отравляли ядом сердце мое, и со мною случилось тягчайшее несчастье и великий грех, ибо я написал такое заявление: «Я не у дел как архиерей и состою на покое. При нынешних условиях не считаю возможным продолжать служение, и потому, если мой священный сан этому не препятствует, я хотел бы получить возможность работать по хирургии.
Однако сана епископа я никогда не сниму». Не понимаю, совсем не понимаю, как мог я так скоро забыть так глубоко потрясшее меня… повеление Самого Господа Иисуса Христа: Паси овцы Моя. Только в том могу находить объяснение, что оторваться от хирургии мне было крайне трудно».
Это был тяжелый период в жизни епископа-хирурга. Впоследствии, размышляя о своей жизни, святитель Лука называл путь, по которому пошел в то время, греховным, а началом этого пути и Божиих наказаний за него считал свое прошение об увольнении на покой в 1927 году.
«Я чувствовал себя сбившимся с пути и оставленным Богом, питался в грязной харчевне, ночевал в доме крестьянина и наконец принял новое бестолковое решение — вернуться в Архангельск. Там месяца два снова принимал больных в амбулатории…
Оригинальный рисунок хирурга — епископа, иллюстрирующий соответствующий материал одного из разделов книги «Очерки гнойной хирургии», фундаментального труд профессора В. Ф. Войно-Ясенецкого (архиепископа Луки), впервые вышедшего отдельной книгой в 1934 году
Мои операции были неудачны…Я опустился до такой степени, что надел гражданскую одежду…»
Владыка заболел редкой тропической болезнью, сопровождавшейся отслойкой сетчатки глаза. Оперировали его в Москве, дважды, так как первая операция была неудачной. Не закончив лечение, он поспешил в Ленинград — поезд, которым ехал его сын Михаил, потерпел крушение, и сын находился в больнице. Недолеченный глаз погиб окончательно.
В последующие годы святитель жил в Ташкенте, где заведовал отделением гнойной хирургии при городской больнице и проводил исследования на трупах.
«Не раз мне приходила мысль о недопустимости такой работы для епископа. Более двух лет еще я продолжал эту работу и не мог оторваться от нее,
потому что она давала мне одно за другим очень важные научные открытия, и собранные в гнойном отделении наблюдения составили впоследствии важнейшую основу для написания моей книги «Очерки гнойной хирургии».
В своих покаянных молитвах я усердно просил у Бога прощения за это двухлетнее продолжение работы по хирургии, но однажды моя молитва была остановлена голосом из неземного мира: «В этом не кайся!» И я понял, что мои «Очерки гнойной хирургии» были угодны Богу, ибо в огромной степени увеличили силу и значение моего исповедания имени Христова в разгар антирелигиозной пропаганды».

Ученый

Обложка одного из прижизненных изданий книги «Очерки гнойной хирургии» (1956 год). Работа была переиздана четыре раза (последний раз в 2006 году). За неё архиепископ Лука получил в 1946 году Сталинскую премию I степени
Монография святителя стала настольной книгой врачей. До эпохи антибиотиков, когда не было другой возможности бороться с гноем, кроме хирургической, любой молодой хирург, имея эту книгу, мог осуществлять операции в тяжелых условиях провинциальной больницы.
Даже не зная, что книга написана епископом, нельзя не заметить, что ее писал человек, с большой любовью относящийся к больным. В ней есть такие строки:
«Приступая к операции, надо иметь в виду не только брюшную полость, а всего больного человека, который, к сожалению, так часто у врачей именуется «случаем».
Человек в смертельной тоске и страхе, сердце у него трепещет не только в прямом, но и в переносном смысле. Поэтому не только выполните весьма важную задачу подкрепить сердце камфарой или дигаленом, но
позаботьтесь о том, чтобы избавить его от тяжелой психической травмы: вида операционного стола, разложенных инструментов, людей в белых халатах, масках, резиновых перчатках — усыпите его вне операционной. Позаботьтесь о согревании его во время операции, ибо это чрезвычайно важно».
Отношение к пациентам, по воспоминаниям коллег, у епископа-хирурга было идеальным. От врачей он требовал, чтобы они всегда делали все возможное, чтобы спасти больного, говорил, что они не имеют права даже думать о неудаче.

Обвинен в шпионаже и убийстве больных

Архиепископ Лука, лауреат Сталинской премии (1946 год)
24 июля 1937 года владыку вновь арестовали. Обвинение — «контрреволюционная церковно-монашеская организация», а также шпионаж в пользу иностранной разведки. К этому не постеснялись добавить и обвинение владыки во «вредительстве» — убийстве больных на операционном столе.
Владыка начал голодовку протеста.
«Несмотря на это, меня заставляли стоять в углу, но я скоро падал от истощения. У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации, сменявшие одна другую… От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил. На это ответить, конечно, не могли.
Допрос конвейером продолжался тринадцать суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из которого обливали голову холодной водой».
Мучения были столь велики, что епископ Лука решил перерезать себе височную артерию. Однако сделать этого ему не удалось.
Конвейер прекратили, так и не добившись, чтобы владыка назвал своих сообщников, тогда как почти все арестованные с ним священнослужители лжесвидетельствовали против него.
Дважды в день святитель на коленях молился, и тогда в до отказа набитом людьми помещении все стихало, ссоры прекращались и даже мусульмане и неверующие начинали говорить шепотом. Во время раздачи пайки, когда атмосфера в камере накалялась до предела, епископ Лука обычно сидел в стороне, и всегда кто-нибудь протягивал ему ломоть хлеба.
Когда в 1939 году разрешили передачи, он все до последнего раздавал сокамерникам.
На допросах владыка категорически отрицал свою вину. Он писал в заявлении: «Признать себя контрреволюционером я могу лишь в той мере, в какой это вытекает из факта проповеди Евангелия, активным же контрреволюционером и участником дурацкой поповской контрреволюции я никогда не был…
Все двадцать лет Советской власти я был всецело поглощен научной работой по хирургии и чистым служением Церкви, очень далеким от всякой антисоветской агитации. Совершенно неприемлемо для меня только отношение Советской власти к религии и Церкви, но и здесь я далек от активной враждебности».
Следствие оказалось безрезультатным. Владыку выслали в Красноярский край. Он, как всегда, открыто говорил о своей вере: «Куда меня ни пошлют — везде Бог». Работал в местной больнице, а молиться ходил в рощу, расположенную на окраине поселка.

Письмо Калинину

Диплом лауреата Сталинской премии (1946 год)
В начале Великой Отечественной войны епископ Лука послал телеграмму Калинину с просьбой прервать ссылку и направить его для работы в госпиталь на фронте или в тылу. «По окончании войны, — писал он, — готов вернуться в ссылку».
Ответ пришел незамедлительно — приказано было перевести епископа в Красноярск. Владыку назначили консультантом всех госпиталей края и главным хирургом эвакогоспиталя, но оставили на положении ссыльного — дважды в неделю он обязан был отмечаться в милиции. Жил владыка в сырой холодной комнате и постоянно голодал — на госпитальной кухне профессора кормить не полагалось, а отоваривать карточки ему было некогда. Санитарки тайком оставляли для него кашу.
Именно тогда епископ Лука в одном из писем написал, что «полюбил страдание, так удивительно очищающее душу».
Святитель с головой погрузился в работу. Разъезжая по госпиталям, он консультировал хирургов, осматривал раненых и самых тяжелых переводил в свой госпиталь. Ему удалось спасти тех, кого врачи считали безнадежными. Каждого раненого он помнил в лицо, знал его фамилию, держал в памяти все подробности операции и послеоперационного периода.
Епископ Лука тяжело переживал смерть своих пациентов. Если не было другой возможности спасти больного, он шел на рискованные операции несмотря на то, что это налагало на него громадную ответственность.
Об умерших он молился и считал необходимым не скрывать от умирающих их положение, чтобы они могли умереть по-христиански. Раненые солдаты и офицеры очень любили профессора.
С весны 1942 года отношение к владыке начальства заметно улучшилось. Его стали кормить на общей кухне, заботиться об условиях его работы. По окончании войны епископ Лука был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 —1945 годов».
Срок ссылки закончился в середине 1942 года, но владыка продолжал работу в красноярском госпитале.
«Священный Синод при Местоблюстителе Патриаршего престола митрополите Сергии приравнял мое лечение раненых к доблестному архиерейскому служению и возвел меня в сан архиепископа».

Владыка открывает храмы

Заседание Архиерейского Cобора Русской Православной Церкви 8 сентября 1943 года, Москва. Архиепископ Лука — крайний слева в нижнем ряду
Осенью святитель был назначен на Красноярскую кафедру. Состояние епархии было ужасным. К 1940 году оставалась незакрытой только одна церковь в Новосибирске. В марте 1943 года после усиленных хлопот владыка добился открытия маленького кладбищенского храма в слободе Николаевка под Красноярском.
В конце 1943 года было опубликовано второе издание «Очерков гнойной хирургии», переработанное и значительно дополненное.
В 1946 году святитель получил за них Сталинскую премию I степени, из двухсот тысяч рублей которой сто тридцать тысяч перечислил в помощь пострадавшим в войну детям.
В эти годы между владыкой Лукой и Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием завязалась обширная переписка по основным вопросам современной церковной жизни. Архиепископ Лука принимал участие и в деятельности Поместного Собора 8 сентября 1943 года, на котором митрополит Сергий был избран Патриархом, а его самого избрали постоянным членом Священного Синода.

Крым

Проповедь после литургии в кафедральном соборе; Симферополь, нач. 1950-х ггВ мае 1946 года владыку перевели на Крымскую и Симферопольскую кафедру.
Поселился архиепископ на втором этаже старого, давно не ремонтированного дома. Здесь же располагалась епархиальная канцелярия и жило несколько семей.
В доме, где жил архиепископ, были клопы, у единственного водопроводного крана выстраивалась очередь.
Владыка многим помогал: на архиерейской кухне готовился обед на пятнадцать-двадцать человек. «Приходило много голодных детей, одиноких старых женщин, бедняков, лишенных средств к существованию, — вспоминала племянница святителя. — Я каждый день варила большой котел, и его выгребали до дна.
Вечером дядя спрашивал: «Сколько сегодня было за столом? Ты всех накормила? Всем хватило?» Сам он питался очень просто. Одевался тоже более чем скромно — всегда ходил в чиненых рясах с прорванными локтями.
Всякий раз, когда племянница предлагала сшить новую одежду, он говорил: «Латай, латай, Вера, бедных много».
Владыка особо заботился о молодых священниках, переживал, когда они оказывались теплохладными. Он писал: «Не есть ли священнослужение вообще, а в наше время в особенности, тяжелый подвиг служения народу? А многие ли священнослужители ставят своей целью такой подвиг? Не смотрят ли на служение Богу как на средство пропитания, как на ремесло требоисправления?»
Святитель призывал постоянно возвещать слово Божие: «Если священник главным делом жизни своей поставил насыщение ума и сердца своего учением Христовым, то от избытка сердца заговорят уста».
Но к нуждам своих клириков владыка относился очень внимательно. На съезде благочинных он поднимал вопрос о достойной оплате труда диаконов, псаломщиков и регентов; регулярно рассылал по приходам анкеты, в которых просил указать, какое жилье имеют члены клира, сколько за него платят и нужно ли ставить вопрос об улучшении жилищных условий. Он также интересовался, не претерпел ли кто из священнослужителей ущемления со стороны финансовых органов при обложении подоходным налогом.
Святитель всегда приходил на помощь нуждающимся, несмотря даже на их недостоинство. Так, был в Крымской епархии заштатный иерей Григорий, которого неоднократно увольняли за штат с понижением в должности до псаломщика и на некоторое время запретили в служении за пьянство. Но когда на старости лет он оказался совершенно одиноким и без средств к существованию, святитель Лука стал хлопотать перед Святейшим о назначении ему пенсии.

Не бойся, малое стадо

Скульптор Оленин работает над портретом владыки Луки (1946 год)
Когда при Хрущеве началась новая волна гонений на Церковь, святитель Лука обратился с проповедью к растерянной и напуганной пастве:
«Везде и повсюду, несмотря на успех пропаганды атеизма, сохранилось малое стадо Христово, сохраняется оно и доныне. Вы, вы, все вы, слушающие меня, — это малое стадо.
И знайте и верьте, что малое стадо Христово непобедимо, с ним ничего нельзя поделать, оно ничего не боится, потому что знает и всегда хранит великие слова Христовы: созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют ей. Так что же, если даже врата адовы не одолеют Церкви Его, малое стадо Его, то чего нам смущаться, чего тревожиться, чего скорбеть?! Незачем, незачем!
Малое стадо Христово, подлинное стадо Христово неуязвимо ни для какой пропаганды».
С внуками; Крым, нач. 1950-х гг.
В это время святитель стал меньше заниматься врачебной деятельностью. Он писал сыну: «Хирургия несовместима с архиерейским служением, так как и то, и другое требует всего человека, всей энергии, всего времени, и Патриарх пишет, что мне надо оставить хирургию».
Когда архиепископ Лука только переехал в Крым, директор и Ученый совет Симферопольского медицинского института почли за лучшее не заметить его приезда. Студенты-медики, встречавшие владыку с цветами, были наказаны.
Разрешение на медицинскую деятельность святитель получил лишь через полтора месяца после приезда. С 1946 года он был консультантом госпиталя в Симферополе, помогал госпиталю инвалидов Великой Отечественной войны. До конца 1947 года читал доклады, лекции врачам, оперировал больных и раненых. Но вскоре ему запретили выступать перед аудиторией в архиерейском одеянии, и владыка совсем покинул Хирургическое общество. Он продолжал врачебную практику у себя дома.
На дверях его было вывешено объявление, что хозяин этой квартиры, профессор медицины, ведет бесплатный прием ежедневно, кроме праздничных и предпраздничных дней.
К нему стекалось большое количество больных, которых врачи признавали безнадежными, и многие из них потом с благодарностью вспоминали своего исцелителя.

Случаи исцелений

На службе в Симферопольском кафедральном соборе; сер. 1950-х гг
Однажды к владыке пришла изможденная женщина. Она простудилась, и у нее сильно заболело горло. Несмотря на активное лечение, болезнь прогрессировала: высокая температура, страшная боль в горле. Глотать было невозможно, и в течение долгого времени она пила только воду. Консилиум врачей сообщил, что помочь уже ничем не может. Родители, люди верующие, повели ее к владыке.
Владыка доброжелательно принял больную, осмотрел, затем помолился, перекрестил ее и сказал: «Теперь ты будешь здорова. Сними с горла повязки, понемногу ешь все, больше кислую и соленую пищу. А перед едой и после еды полощи горло раствором — на стакан воды чайная ложка соли и две-три капли йода». Женщина вышла от святителя, почувствовав бодрость и легкость в теле, и на второй день забыла о своей болезни.
Святитель безошибочно диагностировал болезнь — его опытность во многих случаях граничила с прозорливостью.
Как-то раз во время вечернего богослужения секретарь епархии о. Иоанн Милославов рассказал ему, что с его супругой, матушкой Надеждой, случился приступ, но врачи скорой помощи не нашли у нее ничего серьезного. Не признали ничего опасного и дети о. Иоанна, имевшие медицинское образование.
Однако владыка взволновался, срочно потребовал машину. Матушка встретила архиепископа в большом смущении: «Спаси вас Господи, владыка, но труды ваши напрасны: приступ прошел, и я чувствую себя хорошо». Внимательно осмотрев ее, святитель сказал, что если в течение двух часов ей не будет сделана операция, она умрет.
Женщину привезли в больницу, собрали консилиум, но врачи сказали, что операция не нужна. Матушка, верившая слову святителя, начала просить, чтобы ее прооперировали. Когда врачи вскрыли брюшную полость, то обнаружили огромный нарыв, который вот-вот готов был разорваться.
Другой случай: сотрудница госпиталя вспоминала: «К нам… поступил больной на долечивание с жалобами на боли в правом бедре и невозможность передвигаться. В боях он получил контузию, ранения не было. При осмотре больного всеми ведущими специалистами госпиталя никакой патологии обнаружено не было, ни на снимках, ни в анализах. Нужно выписывать, а он не может ходить.
Наш ведущий хирург, человек резкий и решительный, на обходе сказала: «Он симулянт, выписывайте». Мне было его очень жаль, и я попросила профессора Войно-Ясенецкого посмотреть юношу. Владыка осмотрел его внимательно, долго смотрел ему в глаза. Ему подали снимки, анализы, но он не взял их: «Ничего не надо, увезите больного».
Когда юношу увезли, профессор сказал: «У больного рак предстательной железы с метастазами в бедро». Это прозвучало как гром среди ясного неба. «Не верите? Давайте его в операционную».
В операционной, после успокоительной беседы, под местным наркозом по наружной поверхности бедра был произведен разрез, и из него выпал конгломерат опухоли 5 —6 сантиметров, напоминающий красную икру, который направили на срочную гистологию.
Через 30 минут в предоперационную, где сидели все врачи во главе с профессором, вбежала гистолог и сказала: «Вы прислали мне метастаз из раковой опухоли предстательной железы». Владыка Лука сказал: «Если можно, вызовите маму больного». Через две недели юноша скончался».

Слепота

Симферополь, 1950-е гг
Дни старца-архиепископа были уплотнены до предела. День начинался в семь утра. С восьми до одиннадцати владыка служил литургию, за завтраком секретарь читала ему по две главы из Ветхого и Нового Завета. Потом начинались епархиальные дела: почта, прием духовенства, назначения и перемещения, претензии властей. Архиепископ всегда требовал четких и ясных ответов, решения принимал незамедлительно и твердо.До обеда продолжалось чтение прессы и книг, после обеда — краткий отдых. С четырех до пяти владыка принимал больных, а потом немного гулял по бульвару, рассказывал внучатым племянникам главы из Священной истории. Перед сном опять работа — проповеди, письма, хирургические атласы — до 11 часов. В праздники он был занят еще больше.
Конец 1950-х гг
Но в последние годы жизни владыка стал сильно уставать. К его болезням прибавился новый недуг: единственный глаз стал видеть все хуже и хуже, и в 1955 году святитель полностью ослеп.
У моря. Последние годы жизни
«Я принял как Божию волю быть мне слепым до смерти, и принял спокойно, даже с благодарностью Богу».
Святитель уходит. Редкий любительский снимок епископа Луки в последние годы жизни, на прогулке по крымскому побережью
Владыка до смерти продолжал свое служение, служил без посторонней помощи, на память читая молитвы и Евангелие. Современники вспоминали, что, видя его, нельзя было и подумать, что он слеп. По квартире он тоже передвигался сам, брал нужные вещи, отыскивал книги. К нему даже приводили больных, и он точно ставил диагноз. Известны многочисленные случаи исцелений по его молитве.
Скорби
Последнюю свою литургию святитель отслужил на Рождество, последнюю проповедь произнес в Прощеное воскресенье. «Не роптал, не жаловался, — вспоминала его секретарь. — Распоряжений не давал. Ушел от нас утром, без четверти семь. Подышал немного напряженно, потом вздохнул два раза и еще едва заметно — и все».

«Мы хороним нашего епископа»

Гроб с телом Крымского архиепископа несут по улице города из кафедрального собора к месту упокоения; Симферополь, 29 мая 1961 года
Святитель Лука преставился 11 июня 1961 года, на праздник всех святых, в земле Российской просиявших.
Панихиды следовали одна за другой, дом до отказа наполнился народом, люди заполнили весь двор, внизу стояла громадная очередь.
Все время звучало Евангелие, сменяли друг друга священники, а люди все шли и шли непрерывной вереницей поклониться владыке… Поток стихал лишь часа в четыре ночи, а затем возобновлялся: одни люди сменялись другими, лились тихие слезы о том, что нет теперь молитвенника, что «ушел наш святой».
На погребение прибыл архиепископ Тамбовский Михаил (Чуб), который совершил отпевание при огромном стечении народа и в присутствии почти всего крымского духовенства. Незадолго до смерти владыка сказал племяннице: «Дадут ли мне спеть «Святый Боже»?» И действительно,
власти города категорически запретили устраивать какие-либо торжественные шествия, но люди бросались под колеса автомобилей, пытавшихся преградить дорогу похоронной процессии.
Похороны архиепископа Луки. Город провожает архиерея; Симферополь, 29 мая 1961 года
Очевидцы свидетельствуют: «Надо было поворачивать на центральную улицу, но власти не хотели, чтобы мы шли так, хотели… повезти тело вокруг города, так, чтобы не было никаких почестей почившему. Тут женщины — никто никакой команды не давал — сами ринулись на землю перед колесами машины и сказали: «Только по нашим головам проедете туда, куда вы хотите»…
И мы поехали по центральной улице города… Людей было везде полно, улицы забиты, прекратилось абсолютно все движение. По этой улице можно пройти за двадцать минут, но мы шли три с половиной часа; и на деревьях люди были, на балконах, на крышах домов. Это было что-то такое, чего никогда в Симферополе не было… таких похорон, таких почестей!»
«Улицу заполнили женщины в белых платочках. Медленно шаг за шагом шли они впереди машины с телом владыки… И до самого кладбища посыпали путь розами.
И до самого кладбища неустанно звучало над толпой белых платочков: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый безсмертный, помилуй нас».
Что ни говорили этой толпе, как ни пытались заставить ее замолчать, ответ был один: «Мы хороним нашего архиепископа».
На могиле владыки во множестве происходили чудеса и исцеления болящих. 22 ноября 1995 года Определением Синода Украинской Православной Церкви архиепископ Симферопольский и Крымский Лука был причислен к лику местночтимых святых. В марте 1996 года мощи святителя были обретены и установлены в Свято-Троицком соборе Симферополя, а 24 —25 мая состоялось торжество его прославления.
Юбилейный Архиерейский Собор 2000 года принял решение о всероссийском почитании святителя Луки. Память его празднуется в день кончины, 11 июня по новому стилю.
Святитель Лука Крымский, современная икона
Источники:
• Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). «Я полюбил страдание…» Автобиография. М. «Русский хронограф». 1995
• Протодиакон Василий Марущак. Святитель-хирург. Житие архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого). М. «Даниловский благовестник». 1997