Византизм: тысячелетняя агония

Сергей Черняховский: «Все народы, пытавшиеся прибегнуть к защите Византии и ее патриархов, оказались в иноземном и иноверном порабощении. Одно, пожалуй, счастливое исключение – это Русь»

В силу известных поводов и известных аналогий интерес к такой достаточно вторичной в историческом сознании теме, как судьба Византийской империи, наверное, на некоторое время будет заметно активизирован. И, в общем-то, это, конечно, хорошо.
Это хорошо как потому, что тема сама по себе достаточно интересная и романтическая, так и потому, что действительно есть из чего извлекать определенные уроки. Ну действительно, была Римская империя, основа нынешней европейской цивилизации, империя, наполненная пафосом и героизмом, со всеми своими культурными достижениями – и пала, предварительно разделившись на две половины.
И обе эти половины пошли разными путями – и обе пали. Есть простор и для анализа, и для сравнений, и для рефлексий.
Два пути – и оба привели к поражению. И та часть, которая пала раньше, практически возродилась в виде последующей европейской цивилизации, а та, которая стояла еще тысячу лет, ушла в историческую память. Поскольку все же российский Третий Рим – это не возрождение Второго, Восточного – а создание совсем нового.
Мусульманский Стамбул в каком-то смысле (но в каком-то) куда больше можно считать продолжателем Византии, чем Москву, ставшую центром и основой во многом вообще другого мира.
Падение Византии и все проблемы так до конца и не поднявшейся еще из глубины падения 90-х гг. России в чем-то дают повод для сопоставлений.
Но все же – это очень разные сюжеты.
Реминисценции на тему того, как могла пасть такая славная византийская цивилизация, заведомо затушевывают тот простой факт, что все ее существование есть история ее падения.
Высшая точка ее могущества – это шестой век, правление Юстиниана, когда ему удается не только закрепить внутреннее положение державы, но и почти вернуть ей границы прежней Римской империи (за исключением Галлии и Испании).
Но этот век – это собственно еще не «Византия», это – Восточно-Римская империя. Вслед за этим опять шаг за шагом у нее начинают отбирать ее владения. Лангобарды отбирают разоренную войной Италию, арабы отбирают Ближний Восток и Африку.
Вот здесь и начинается история собственно Византии. Если Восточно-римская империя – это борющаяся за свое восстановление Римская империя – и борющаяся вполне достойно, хотя иногда и с общим негативным результатом, то Византия – это обворованная Восточно-римская империя. Она уже вообще не Римская, а скорее, Греческая империя. Но греки в свое время потому и уступили первенство Риму в основанном им мире, что не были готовы сохранять наследие своего героического периода, удержать завоевания Александра Македонского, и для того, чтобы наследовать его могущество, потребовался Юлий Цезарь.
Облагороженный эллинистической культурой Рим век за веком расширяет свои границы. Византия, опирающаяся на эллинистическое наследие в соединении с христианством, век за веком теряет свои территории.
И западная, и восточная Римские империи присягнули христианству. Запад пал, Восток тысячу лет противостоял падению.
В чем было различие? Во многом. Но в большой степени в том, что Константинополь опирался на зону развитого позднего эллинизма, и когда более молодые народы начали отбирать у него эту зону, уже и они черпали из нее свою силу.
Что такое Халифат? Взбодренный энергией молодого арабского этноса мир эллинизма.
Когда иссякают силы Византии в ее противостоянии собственному упадку? Когда она теряет эллинистические территории и эллинистическое наследие.
Когда после ударов арабов Византии удается возродиться и вернуть себе Ближний Восток? Когда к власти приходят представители классических зон эллинистического наследия – сначала Исаврийская, а потом Македонская династии. Когда начинается новый упадок? Во времена сначала Комнинов и потом Палеологов, то есть во времена правления аристократии центральных греческих зон.
Есть, при определенном настрое мысли, известный соблазн объяснить то, что сохранял Константинополь из своих успехов соединением Римской государственности и христианской церкви.
В основном этот соблазн опирается в лучшем случае на опыт Юстиниана. Хотя тоже с определенными вопросами. Но величие Юстиниана тратится уже его наследниками. В столкновении с зороастризмом персов ни они, ни христианская церковь уже ничего нового не могут противопоставить врагу «Града и Веры».
Принявшему престол после гибели остатков династии Юстинидов Ираклию (610-641) еще удается вернуть Сирию, Палестину и Египет, но тут же наступление ислама арабов вновь не находит отпора ни у армии, ни у религии.
Когда в 717-718 годах арабы в третий раз осадили Константинополь, его спасение можно, конечно, приписывать молитвам верующих, но вернее оно было связано с болгарскими войсками, пришедшими на помощь своему союзнику. В этот период вообще именно славяне спасают империю и дают ей несколько лишних веков жизни.
Как Восточно-Римская империя в 5-6 веках выстояла и окрепла не столько за счет истовой веры, сколько за счет того, что именно на Востоке была сосредоточена масса еще свободных крестьян, ставших основой армии Юстиниана, которых он в благодарность закрепостил, чем подорвал силу собственных наследников, так в 7-8-м веках ранее потрепавшие империю славяне, прорвав оборонительные рубежи, заселили Балканы и Грецию – и вновь дали Византии свободное крестьянское население, а, следовательно, основу ее новой армии.
Лев III Исавр и его преемники обеспечивают безопасность империи – но, с одной стороны, решительно реорганизовав армию, заменив ее в значительной степени местным военным ополчением, то есть, оперевшись не на метрополию, а на провинции, а с другой – поняв бесполезность церкви в деле защиты страны, вступив с ней в почти столетний конфликт.
Можно сколько угодно спорить о богословском содержании иконоборчества, но суть выноса Исаврийскими императорами икон из храмов была в том, чтобы получить повод отбирать церковные земли и церковное имущество и раздавать его новому рыцарскому сословию.
Можно, конечно, сказать, что имущество церкви спасло Византию и, следовательно, видеть источник этого спасения в самой церкви, но только ее усиленно пришлось побуждать к щедрости императорским мечом, и сама по себе христианская вера оказалась здесь ни при чем.
Если в этот момент в Византии православная церковь в чем-либо и сыграла роль, то, пожалуй, в том, что, с одной стороны, стала прибежищем аристократической оппозиции сильной императорской власти, а с другой – в своем непонимании настроений народа вызвала массовое движение павликиан, потрясшее вновь основы государственности.
Последний славный период расцвета Византии – это Македонская династия, от середины 9 века до середины 11, то есть примерно до раскола Западной и Восточной церквей. Но это лебединая песня империи основывается не на воссоединении иконоборцев и иконопочитателей (как можно было бы подумать), поскольку имущества церкви так и не вернули и проведенную Исаврийцами секуляризацию не отменили. Наоборот, само примирение 843 года было, по сути, капитуляцией церкви перед светской властью – церкви разрешили иметь иконы в обмен на изъятие имущества.
Но капитуляция церкви, прекращение ее сопротивления императору как раз и дает - вместе с расцветом торговли и попытками новой династии защитить имущественные интересы свободных крестьян - основу последнего относительно успешного периода, когда Константинополь еще более укрепляется как торговый центр, а македонцы возвращают Кипр, Крит, Сирию с Антиохией и Балканы, присоединив Сербию и Болгарию. Балканы, между прочим, возвращают себе с помощью русских языческих дружин.
Еще раз: для того, чтобы осуществить самое большое последнее территориальное приобретение, византийские императоры призывают русскую языческую (в тот момент) армию во главе со Святославом для борьбы с православным Болгарским царством.
Здесь – и последний расцвет культуры Византии. Кстати, к Македонской династии принадлежал как раз и знаменитый Константин Багрянородный (912-959). Именно к правлению этой династии приходится и крещение Руси – пожалуй, единственный серьезный успех Константинопольской патриархии.
А затем наступает растянувшийся еще на четыре века конец.
В 1054 году патриарх ссорится с папой.
В 1057 году к власти приходит династия Комнинов.
И потеря следует за потерей. До 1204 года Византия Комнинов агонизирует в противостоянии и исламу, и католичеству. 1204 год, взятие Константинополя крестоносцами, а не взятие его турками, можно считать годом падения империи.
Восстановленная в 1261 году Византия Палеологов (и Кантакузенов) – это уже явная пародия. Даже Уния 1439 года с Римом не может продлить ее существование.
И 29 мая 1453 года – это не падение Византии, а, скорее, восстановление Восточно-Римской империи под властью Полумесяца. (Как там говорил командующий византийским флотом Лука Нотара: «Лучше видеть в Константинополе турецкую чалму, чем папскую тиару»).
Кстати, турки лишь потому не взяли Второй Рим еще на пятьдесят лет раньше, что Баязида разгромил Тимур, а затем наследники султана несколько десятилетий выясняли между собой, кто именно из них получит честь овладеть им.
Не хочется излишне абсолютизировать предлагаемую провокационную точку зрения, отличающуюся от традиционной, но ведь получается. что христианская религия если что-либо и делала в плане ее взаимоотношений с Римской цивилизацией, то только способствовала слабости и разрушению.
Во всяком случае – восточная христианская церковь: Рим успешно крестил народы Европы и один за другим превращал их в носителей имперской идеи, Константинополь может похвастаться только крещением славян и наследовавшей ему Россией.
Это – не мало. Это – даже много.
Но папы сохранили Рим, а патриархи не сохранили Константинополь.
Константинопольское христианство начало с того, что в 6-м веке разорило Италию в войне с защищавшими ее христианами арианского толка.
Затем не смогло противостоять агрессии зороасрийского Ирана.
Потом уступило исламу арабов.
Потом мешало Исаврийским императорам восстанавливать Византию.
Затем не смогло противостоять сельджукам.
Поссорившись с Римом, не сумело противостоять католицизму.
В конце концов, капитулировало перед последним – и рухнуло перед полумесяцем османов.
Все народы, пытавшиеся прибегнуть к защите Византии и ее патриархов, оказались в иноземном и иноверном порабощении.
Собственно, одно, пожалуй, счастливое исключение – это Русь. И то, возможно, потому, что, быстро поняв, что к чему, Ярослав Мудрый дал понять патриархам, что он о них думает, назначив своей властью Иллариона первым русским митрополитом.
Тысяча лет Византийской империи – это тысяча лет ее агонии.
Можно при желании полагать, что эта тысяча лет – это тысяча лет чудесного стояния восточной христианской церкви в борьбе с иноверцами.
Только почему каждый раз побеждали именно иноверцы?
Может быть, это тысяча лет, когда, теряя силы и лишаясь источников их пополнения, мир позднего эллинизма удерживал остатки древней цивилизации в борьбе с наступающим варварством – одновременно это варварство цивилизируя?
И в этом смысле византизм (именно византизм, а не остаточный эллинизм и Восточный Рим) – это агония, причем не просто агония, а агония как концентрированная идея умирания, отказавшегося от обновления и развития.
Кстати, что в истории России есть отбрасывание принципа византизма? Петр Великий. А что есть обращение к этому принципу? Николай Первый.
То есть в конечном счете верно, что обращение к истории гибели Византии имеет смысл и основание как вообще, так и с точки зрения современной русской истории. Только, как было в данном случае эскизно показано, выводы из такого обращения можно сделать противоположные.