Большая воронка столицы. Чтобы спастись от неё, надо жить в провинции

Наконец-то вроде все успокои­лись: перестали называть Нижний Новгород «третьей столицей» или «столицей Поволжья», и слава богу! И снова спокойно и неспешно зажи­ла моя любимая и родная провин­ция. Родная! А столица – столица бывает только одна, и ни третьей, ни второй быть не может. И разница между «столицей» и «третьей сто­лицей» так же велика, как и между «Государем» и «милостивым госу­дарем».
Конечно, хотелось поиграться с любопытным термином, но ведь надо хотя бы изредка задумываться, что стоит за вроде бы понятными словами. А за ними стоят привычка и история. Испокон века в свои столицы, столь­ные города, русские князья возвраща­лись из походов с награбленной добы­чей и данью, собранной с подвласт­ных земель, селений. Сколько князей с дружинами было, столько и столиц. И в столицах делилось награбленное (собранное): столько-то наёмникам (дружинникам) за работу и верную службу, столько-то на покупку нового оружия, столько-то на постройку двор­цов и церквей, столько-то лазутчикам и шпионам за полезную информацию о соседях и так далее. Престол решал все финансовые вопросы.
Города оставались на месте – перено­сились столицы, менялись князья.
Потому, когда заговорили о «столице Поволжья», стало и страшненько, и в то же время любопытно: как же это так устроят, что Казань с Самарой Нижне­му Новгороду за что-то непонятное, но вполне реальное, деньги будут платить? И за что? Что ли, их пароходы по Волге за отдельную плату пропускать будут мимо Нижнего? Или организуют тут одну таможню на всё Поволжье? А может, всем жителям Поволжья загранпаспор­та начнут выдавать в Нижнем, и будут сюда «на поклон» ездить губернаторы да олигархи разные из Казани, Самары да Астрахани. Ну должна же столица чем-то отличаться от остальных городов. Ведь столица – это значит, что сюда со всей Волги должны деньги за что-то сда­вать, а то – ух…

Подавляющий процент населения столицы (я говорю уже о Москве) – лимита и дети лимитчиков в первом или втором поколении. А о руководителях государства и говорить нечего: Сверд­лов, Ленин, Сталин, Булганин, Хрущёв и так далее, до нашего времени, все – лимитчики. Девяносто процентов сто­личных «народных артистов» – лимит­чики, таков же процент лимиты среди столичных заслуженных мастеров спор­та, федеральных министров, экономи­стов, академиков, менеджеров высшего звена и так далее. Все таланты в любой области засасываются, точнее, закупа­ются столицей. И никакой особой необ­ходимости в этом нет, за редким исклю­чением. Есть один только вред. Потому что все эти таланты покупаются за день­ги, а следовательно, есть элемент про­ституирования.
Расскажу, как это происходит.
В Москве, в нашей столице, прожи­вает 10% населения страны, а с учё­том вышесказанного 20% всех наших российских талантов в самых разных отраслях. А остальные-то 80% живут не поймёшь где – и не найдёшь их, если потребуется срочно!
И вот – приезжают к молодому талантливому провинциальному про­фессору ребята из столицы и гово­рят: мол, надо возглавить институт академический по твоей теме, дадим квартиру, хорошую зарплату, станешь академиком, получишь Государствен­ную премию, наберёшь сотрудников, каких надо и каких хочешь. Тот согла­шается, а через несколько лет подхо­дят к нему уже другие ребята, но из параллельного ведомства, и говорят: «Негодяй тут один опубликовал без нашего разрешения роман за грани­цей, да ему ещё за него Нобелевскую премию дают. Подпиши-ка нам пись­мо, что он – негодяй!» Академик туда- сюда: «Я и книг-то не читаю, и писа­теля такого не знаю». А ему вполне резонно отвечают: «Тебе квартиру в столице дали, институт академи­ческий дали, Государственную пре­мию дали? Подписывай, а то поедешь назад в свою Ужовку (или откуда мы тебя там выковырнули?) на счётах с костяшками мешки с картошкой считать!» И всё правильно, и резонно, и справедливо! И подписывает акаде­мик «хрен знает что»!

Мой близкий товарищ рассказы­вал мне, как к Олегу Павловичу Таба­кову (в бытность их совместной рабо­ты) пришли такие вот простые ребята и попросили его подписать какое-то сомнительное коллективное письмо. Народный артист прочитал то письмо, почесал своими ноготками у себя где следует и сказал: «Что же вы делаете, братцы, – я ведь могу ещё вам приго­диться! А так?» Почесали ребята у себя в затылке ноготками и ушли ни с чем. Но ведь не все имеют такое мужество и такую харизму, как Табаков.
Как известно, природа на детях отдыхает, и остаются потомки народ­ных артистов, министров и академи­ков балластом в столице. И выдумы­вают им всякие должности, столичные надбавки да столичные пенсии, потому как привыкли они с детства в доволь­стве жить, а Москва – город дорогой! Потому и работают в ней штукатура­ми и дворниками «равшаны» и «джам­шуты», и можно считать, что это тоже наследие академиков и федеральных министров: не хотят потомки народные штукатурить и мусор убирать.
И вся культура столичная (!) замеше­на на деньгах, на продажности. Я имею в виду под словом «культура» привыч­ку: культура труда, культура общения, культура речи и так далее.
По той интенсивности, с которой столица засасывает со всей страны в себя любого рода таланты, начина­ешь отчётливо сознавать, что генофонд нации находится всё же в провинции. Именно туда, в Карабиху, в Большое Болдино и в Ясную Поляну, ехали создавать свои шедевры наши гении. Именно там, где мама вечером поёт «баю-баюшки-баю», а с утра – туман над речкой и куры в пыли, а днём баб­ка кулаком сопли внучонку вытрет, вызревает наш великий русский гено­фонд. Пару раз в год, навестив Москву, чтобы сверить стрелки, в свою провин­цию возвращались Расулы Гамзатовы, Астафьевы, Распутины.
Гитлер, задумав извести еврейский народ, не Томаса Манна с Эйнштейном первым делом велел поймать, а целена­правленно приказал стереть с лица земли еврейские местечки: все эти Хмельники, Бердичевы и Житомиры, где еврейские мамаши на еврейском языке пели еврей­ские песни своим еврейским малышам. И в Польше, на Украине, в Белоруссии не стало еврейской местечковой культу­ры с хедерами, и почти погиб еврейский язык, а язык всегда является основой национальной культуры.
Только, упаси Бог, я не о гибели рус­ской деревни сейчас говорю. Тому, что люди переезжают в цивилизованные условия, я только рад: ну попробуйте вы сами ходить на эту дырку обледенелую в тридцатиградусный мороз. Это раду­ет, что люди переезжают туда, где есть тёплый сортир и телевизор.
Я говорю совсем не о том, что поля зарастают. Пусть они зарастают, раз урожайность пшеницы, благода­ря учёным селекционерам, выросла в несколько раз. Пятьдесят лет назад собирали семь центнеров с гектара, сейчас – тридцать пять. До револю­ции восемь сельских жителей кормили одного городского, сейчас один селя­нин – пятерых горожан. Так что пусть они зарастают, эти поля, – смотришь: бабочки, мыши, зайцы, лисы, орлы появляться стали.
По идее надо бы самим засадить эти поля, да ещё какими-нибудь благо­родными породами деревьев, напри­мер кедрами. Навысаживать кедровых рощ – приживутся! Только это против природы русского человека, противо­естественно для него – сажать деревья. Несколько тысяч лет вырубал, палил, чтобы освободить землю под пашню, под хлеб. Вырубать и палить лес – это у нас генетически, а чтоб сажать – само зарастёт! Ну, это я к слову.
Я совсем не об этом сейчас говорю. Я – не о деревне, в которой живут 20 про­центов страны, я о провинции, где – 90! Можно, конечно, Сергач назвать столи­цей Сергачского района, а Тулу – столи­цей Тульской области, только это ничего не поменяет. Девяносто процентов насе­ления страны зависит от того, сколько денег им подкинут из Москвы, чтобы не протянуть ноги. Ведь сколько пожу­ёшь – столько и проживёшь!
Конечно, те крохи, которые остают­ся в местных бюджетах от собранных налогов, ни в коей мере нельзя назвать элементом столичности – это плата за доверие, почти взятка, это столица прокоррумпировала местную верхуш­ку, чтобы у тех появилось сознание зна­чимости, налёт столичности. А их уже можно переводить в разряд «непри­касаемых». Только смысл этого слова за последние годы поменялся до про­тивоположного. Называют теперь так прокуроров, да прочих силовиков, да первых лиц разного рода администра­ций. А первоначальный смысл это­го термина таился в названии инду­истской касты неприкасаемых: кото­рые без роду, без племени, которым позволялось выполнять только самые грязные работы, с которыми обычным гражданам общаться позорно, запад­ло! Да, ещё так у блатных зовут самых последних, опущенных зэков.
Вот как всё меняется! И уже не хочет­ся столицы, чтобы не поступаться сове­стью. И предпочитают многие провин­циализм, и бегут уже из столицы Роман Сенчин, и Михаил Тарковский, и мно­гие другие, чтобы душу спасти.
Как хорошо, что мы не стали «треть­ей столицей» или, что ли там, «столицей Поволжья»!
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.