Что стало с истерзанным националистами Мариуполем

Чтобы попасть на освобожденные окраины Мариуполя, мне пришлось сделать почти стокилометровый крюк по только что освобожденным территориям. Сейчас эти места исполненные печали, безлюдные, полузаброшенные. Жизнь теплится лишь возле небольших тыловых гарнизонов и блокпостов. Иногда эти блокпосты нарядные, украшенные флагами. Но, солдаты, несущие на них службу, жадно выспрашивают у нас новости, объясняя свое любопытство просто:
- Братва, поймите, ни света у нас, ни воды, ни связи, ни интернета.
Впрочем, связь встречается кое-где, пятнами. В этих пятнах связи, как грачи на весенней пашне, кучкуются местные, побросав велосипеды, прильнув к телефонам.
Места, где отступала украинская армия, узнать немудрено – «захистники» взорвали все мосты, оставив о себе «добрую» память на долгие годы. На помощь, как всегда, пришла российская армия. У Павлополя появился понтонный мост, второй по счету. Первый, судя по искореженным конструкциям, накрыли артиллерией пару недель назад.
Через мост, навстречу нам, ползут машины с белыми тряпками на ручках дверей, с плакатиками на лобовых стеклах «Дети». Или, появился новый вариант этих оберегов – «СЕМЬЯ». Половина машин просто искорежена, крыши сплющены, выбитые стекла кое-как заклеены полиэтиленовой пленкой и ее обрывки-лохмотья трепещут на ветру.
Спускаемся в распадок между живописными холмами, на дне маленькой долины стоит грузовик с буквами Z на бортах. Все лобовое стекло в дырках от пуль, но крови на сиденьях нет. Мой товарищ, воюющий с 19 лет, объясняет, что это был пулемет и пулеметчик, из-за перепада высот неправильно установил прицел и взял слишком высоко. Товарищ прав – впереди, на гребне холма, брошенные украинские позиции. «Воины света» не стали воевать в поле, в бетонных бункерах, под защитой «зубьев дракона» - надолбы из свай, частой гребенкой расходятся к горизонту. «Воины света» предпочли отступить в город и укрыться за спинами мирных.
Навстречу Исходу
Самое страшное в местах с неустоявшейся линией фронта – блуждать почти наугад, рискуя за каждым поворотом или горушкой выскочить на вражеский ПТУР или пулемет. Прикинуться местными не выйдет – вся наша машина в буквах Z и дело до проверки документов даже не дойдет. Поэтому, мы, как проклятые, останавливаемся и спрашиваем, спрашиваем дорогу. Трасса Донецк-Мариуполь, практический автострада с широченным газоном-разделителем должна, как нам кажется, и привести нас к выезду из города. Останавливаемся у танков, притаившихся в кюветах, их стволы направлены в сторону города. Сам Мариуполь в столбах дымов. Молодой танкист с новеньким гвардейским значком на груди объясняет нам дорогу. По его словам, до стелы на въезде нам доезжать не стоит – там расстреливают и конного, и пешего, причем с обеих сторон:
- Вы дальше кафе не едьте, там наш последний блокпост. Там спросите, как в город попасть.
Доезжаем до кафе. Скорее, это гостиничный комплекс. Шикарный, с православным храмом на территории. Но весь мотель размотан артиллерией, никакого блокпоста тут нет в помине и только собака, сошедшая с ума от обстрелов, вдруг начинает кидаться на нас с невиданной злобой. Мне, лично, становится очень зябко, мы разворачиваем нашу дряхлую машину практически на месте.
Делаем еще одну попытку заехать в город по параллельному шоссе.
Мы едем навстречу ИСХОДУ. Да, это исход людей из мегаполиса после страшного, апокалиптического бедствия. Обочины завалены одеждой из брошенных распотрошенных чемоданов. Валяются порванные покрышки. Иногда, редко, встречаются «осохшие» машины без горючего. На перекрестке боец из российской Военной полиции подсказывает нам, что основная точка сбора беженцев в поселке Володарское, возле администрации.
Первое, что вижу – черная, непроходимая толпа и уходящая за горизонт цепочка белых КАМАЗов МЧС. Люди стоят плотно, нерушимо. Начинаешь вглядываться и различать отдельные детали – детей с игрушками, домашних собак. Бабушка в грязных пушистых пижамных штанах, старики в инвалидных колясках. Двери администрации закрыты – власти сбежали. Есть устойчивый слух, что вот-вот будут вывозить в Ростов, черед Донецк. Те, у кого там родня, могут выйти по пути. Здесь никого не нужно просить об интервью, люди сами подходят и начинают рассказывать:
- Связи нет, с родней растерялись, не знаем, кто остался в городе, кто выехал. Дочка с Левобережья, из хрущевок, не знаю, уцелели ли они? Внучка в Харькове, тоже ничего не известно.
Я нахожу единственный выход для этих людей:
- Говорите, как вас зовут, вечером все будет на сайте «Комсомольской правды»!
Женщина перестает плакать:
- Я Ткаченко Галина Тимофеевна, воспитатель интерната для слабослышащих.
Перевожу камеру на ее соседку:
- Лычкова Галина Анатольевна. Мужа ищу, Лычкова Александра Сергеевича, жду его в Курске…
К нам тут же подходят два немолодых азербайджанца. У одного, голень посечена осколками и перевязана шарфом. Мы успокаиваем их, говорим, что с Россией безвизовый режим, их пропустят через границу, есть консульство Азербайджана, не бросит соотечественников. Один из азербайджанцев с надеждой спрашивает:
- А обратно, обратно нас пустят? Я хочу сразу же вернуться, как все закончится!
Тут мы не можем ничего сказать определенного.
К нам подходит Евгений с годовалым Егоркой на руках. В городе остались раненые родители жены, в 17-й больнице лежат, ранены в ноги.
- У дочки пуля попала под колено, осталась пока в ноге, не смогли достать. Егорка, вот, в подвале заболел. Воды не было, куча трупов на улицах. Ваши помогали, отдавали сухпайки свои, потом привозили воду.
Еще одна женщина рассказывает, что отдала ключи от своей квартиры ополченцам:
- Они там жили, там, правда стекол не было, в подвале теплее было. Ребята-ополченцы нас охраняли, чтобы в подвал никто гранату не забросил. Нас там 250 человек было, все четыре подъезда. А что фашики? А они к нашему дому приедут, постреляют и быстро уедут и так целую неделю!
Я не отследил момент, когда нас окончательно приняли за представителей властей. Три мужика в форме, с белыми повязками и автоматами. Кто если не мы?
Меня дергает за рукав девушка. Чумазая. В расцарапанных руках зажата банка с вареньем, крышка в пятнах ржавчины, такое бывает, когда «консервация» - так ее здесь называют, стояла в погребе три-пять лет. Девушка перехватывает мой взгляд:
- Кошка Муся, я ее к себе прижимала, чтобы не страшно было, а она вырывалась, царапалась и все-таки убежала. А это моя последняя еда. Вы не знаете, как на Запорожье уехать, у меня там мама?
Я отдаю ей два протеиновых батончика. Мужику по имени Игорь – половину пачки сигарет. Нас просят, и мы осторожно сажаем бабушку с переломанными ногами в машину. Нам уже начинают выговаривать за плохую организацию очереди:
- Вы не снимайте! Вы порядок скорее наводите здесь! – строго говорит мне женщина в очках в позолоченной оправе. От женщины тянет дымом костров из ДСП, но я догадываюсь – она завуч или чиновница. И я понимаю, что нам нужно ехать дальше, в сам Мариуполь. Людей начали грузить по КАМАЗам. Детей с родителями – в автобусы. Через несколько часов они будут в Ростове, в безопасности, а мы едем дальше, туда, где грохочет артиллерия.
«Грады» в Мариуполе
На въезде в Мариуполь воплощены в реальности самые жуткие бредни голливудских режиссеров. Воплощены настолько точно, что первая мысль – не их ли это сценарий? Потому что первое, что я вижу – два потока людей. Одни бегут из города, другие – обратно. Военные разрешили людям вскрыть склады логистического центра. Разрешили, это мягко сказано, «не препятствовали». Смотрю, что тащат люди и будь проклят, кто их осудит! Люди тащат воду. На себе и в универсамовских телегах. Старик впрягся в деревянный европоддон нагруженный минералкой и пытается волочь его по пыльному асфальту. Кто-то перетаскивает баллоны с водой на пятьдесят метров вперед, а потом возвращается за новой партией воды…Никто не несет коробки с кроссовками или плоские телевизоры.
Уже на самом въезде в город, прямо на осевой стоит белый ВАЗ, морда машины разворочена взрывом мины. Немолодой, судя по седине, мужчина, уткнулся лицом в баранку. Лобовое стекло изнутри забрызгано кровью. Рядом с машиной лежит раскинувшись женщина, ее застрелили из автомата. Спросить некого, но я догадываюсь, что эта жуткая сцена из тех времен, когда беженцев не выпускали из города, превратив их в «живой щит».
Напротив остановки Бульвар Шевченко, у обочины лежит детский труп чехле от постельного белья. И вокруг, насколько хватает глаз, обугленные, черные многоэтажки, и провода, порубленные осколками в лапшу. С визгом останавливается джип, из него выпрыгивает военкор Семен Пегов, мой старый товарищ. Мы не успеваем сказать друг другу и пару слов, как слышим выход пакета «Града». Я падаю удачно, головой под двигатель и колесо, Сема утыкается в подошвы моих ботинок. Моя камера снимает, как впереди, в пыль, сыпет мелкими осколочками. Впрочем, нас прикрывает выгоревшая высотка. Реактивные снаряды упали совсем рядом, во дворах, накрыв 17 больницу…Зачем? Не знаю. В ту же минуту, эту, возможно последнюю батарею нацистов засекает наша артиллерия и жестко наваливает в ответ.
«Зачем город сгубили?»
Я сворачиваю во дворы. У каждого подъезда булькают на самодельных печках кастрюльки. Варят картошку на обед, на весь подъезд. Веточки, срубленные осколками сложены в аккуратные поленницы. Златозубый дед, охочий до философствования, отвлекся от заготовки дров, отложил топорик для рубки мяса и обратился к нам:
- А вот скажите, ребятки, а кто во всем этом виноват? Россия или Украина?
Говорю ему, что виноваты те, кто вместо того, чтобы убраться восвояси, устроил бои в городе, спрятавшись за людей. Но, дед не унимается:
- Хорошо, а они-то откуда взялись нам на головы? Для чего? Зачем город сгубили?
Но, тут у меня есть ответ:
- Мы все виноваты, кто больше, кто меньше, по грехам нашим это испытание.
Мы бредем к нашей машине через истерзанный город. Мой товарищ, ополченец, говорит мне:
- Бабушка рассказала, что ей пожар в квартире потушили солдаты из Нальчика. Нальчик, это где?
- Это Кабардино-Балкария, там горы, там Эльбрус…Привыкай, Влад, у тебя теперь большая страна, по ней всю жизнь можно путешествовать!
Влад смеется, наверное, в первый раз за этот длинный и жуткий день.