История одной крестьянки. Рассказ, записанный в тверской глубинке

Однажды осенним вечером мы с женой были в гостях у соседей. Хозяин, Михаил Дмитриевич Платонов, справлял день рождения. Его младший брат, Василий, приехал из деревни Щитниково вместе с мамой. Выпили по рюмке. Поздравили именинника. Повторили... Завязалась беседа. Бабушка стала вспоминать прошлое. Я слышал ее рассказ впервые. Он потряс меня. Вот что она рассказала.

«Зовут меня Валентина Акимовна Платонова. Родилась 11 мая 1931 г. в деревне Щитниково, Высоковского (ныне Старицкого) района Калининской (Тверской) области.
Семья была большая, но обычная по тому времени. Отец – Аким Евполович Евполов. Мама – Евдокия Семеновна. Дедушка с маминой стороны, Семен Вишняков, раньше был псаломщиком в Горицкой церкви (в дер. Ушаковские горки, сейчас здесь храм свт. Николая Чудотворца подворья Тверского женского монастыря Рождества Христова). Бабушка – Ириния. Брат – Шурка, 1926 г.р. Три сестры: Мария, старшая, 1920 г.р., Катерина 1923 г.р. и Антонина 1925 г.р. Дедушка с бабушкой жили в своем доме. Дед умер еще до войны.

В 1938 г. я пошла в начальную школу в деревне Терпилово.
В 1939 г. отец завербовался на Ижорский завод в Ленинграде, работал там бетонщиком в 8-м цехе. Вскоре перевез в город и нас. Односельчане отговаривали: война будет. Отец не послушался. В Ленинграде, точнее, на его окраине, в Колпино, мы поселились в каменном доме на ул. Московской.
Один учебный год я пропустила в связи с переездом. Только в 1940 г. пошла во второй класс, уже в Колпине.
В 1941 г. началась война. Нас сразу стали бомбить. Налеты авиации шли один за другим. Немцы, наверное, знали, что здесь расположен Ижорский завод. Наш дом вскоре разбомбили. Перебрались в барак на ул. Сырой. Продукты давали по карточкам. Паек вскоре уменьшился до 125 г хлеба в день. За хлебом обычно ходила сестра Катя, очень долго стояла в очереди. К зиме начался голод. Хорошо, что рядом были поля (раньше там жили немцы-колонисты). Мы выкапывали из-под снега кочерыжки от капусты, собирали овес с шелухой, потом одну шелуху – жмых. Дома овес ошпаривали кипятком, а он все равно – овес; ели – казалось, вкусно. Иногда удавалось выпросить у солдат кусок конины. Было много раненых лошадей, их пристреливали, а мясо, бывало, давали детям.
Особенно страшно стало зимой. Как-то отец ушел на работу и долго не возвращался. Катя пошла на завод, узнать, что с ним. Там ей сказали, что его эвакуировали вместе с цехом на Урал. Так или нет, не знаю. Может, убили, а нам не сказали, чтобы не расстраивать... С тех пор о нем ни слуху ни духу.

Катя вернулась домой, а уже еле-еле ходила от голода; села на стул и умерла. Пропал и брат Шура. Ушел к солдатам, воинская часть которых располагалась по соседству, и не вернулся. Сказали, что погиб. Как, где – так ничего и не узнали. Потом умерла Тоня, потом – мама...

Остались мы с Маней одни. Маша работала уборщицей в училище ФЗО (фабрично-заводского образования), получала паек. Да по карточкам мамы, сестер и брата нам с ней продолжали давать хлеб. Часть его мы поменяли на машинное масло зеленого цвета. Вытапливали его на плите, и жарили на нем овсяный жмых.
Было очень холодно. Хорошо, что военные, которые разбирали разбитые от бомбежек бараки, помогали. Попросишь: «Дяденька, дай доску, замерзаем!» Давали. Сил совсем не было. Умерших не хоронили. Когда мама умерла, зашили в простыню и положили около дома. Так все делали. Потом трупы собирали похоронные команды. Что с трупами делали, не знаю. Может, в речку бросали? Бывало, идешь с саночками за водой на р. Ижорку, а к берегу трупы прибило, оттолкнешь их, наберешь воды и домой...
Когда стало совсем худо, Маша пошла в отдел кадров на отцовский завод, и там нас записали эвакуироваться. Довезли до Финляндского вокзала. Там посадили на другие машины и повезли через Ладожское озеро, по «Дороге жизни», как ее называли. А был март 1942 года. Лед местами подтаял, да немцы постоянно бомбили: из воронок хлестала вода. Машины проваливались и уходили под лед. Вдоль дороги стояли военные, как живой коридор: показывали, где можно проехать, чтобы не провалиться. Нам повезло: проскочили, а другие машины из нашей партии утонули. Из десяти машин только две уцелели. Доехали мы до станции Грязи. Там нас погрузили в теплушки, где возили телят, и отправили незнамо куда. Ехали долго-долго. Бывало, загонят наш состав куда-нибудь в тупик, и сутками стоим. Кормили какой-то баландой, давали хлеб. За кипятком бегали на остановках.

Я как-то выскочила из поезда, а он стоял на путях далеко от вокзала. Только набрала воды, а мне кричат: «Валька, поезд трогается». Я бегом назад. Зацепилась одной ногой за подножку, а влезть не могу: под платформу затягивает. Ну, думаю, все, пропала! Хорошо, там военные стояли, подхватили меня и забросили в вагон. Жива!

Везли нас, как оказалось, через Воронеж в Ростов-на-Дону, потом опять в Воронеж. Наконец, выгрузили из вагонов. Стали распределять по домам. Нас с Машей поселили у стариков: деда Матвея и бабушки Матроны. Очень хорошие люди. Дед Матвей работал в Борисоглебске на сахарном заводе. Часто приносил домой патоку: нас угощал. Сажали огород, выращивали арбузы. Я пошла в школу в 3-й класс.
Потом Машу направили на торфоразработки в Ярославскую область. И я с ней. Голодно жили. Сестре давали в день 400 г хлеба, а я ходила по миру. Соберу, кто что подаст, и домой. Было это в 1943 году. Потом мы узнали, что Калининскую область освободили от немцев, и засобирались домой. Маша пошла в отдел кадров, говорит: «Отвезу сестру в деревню и вернусь». Но так и не вернулась. Это в 1944 году уже было. Из Ярославля мы доехали до Бологого на поезде. Вылезли из вагона и пошли по шпалам до полустанка Медведево. Вокзалишко там маленький. Машу в милицию забрали: «Кто, откуда, куда?» Она рассказала. Купили нам билеты. Посадили на поезд, и мы через Лихославль доехали до Высокого, нашего райцентра. А оттуда пешком домой. Одеты в фуфайки, штаны, бахилы стеганые, галоши, веревкой подвязанные. В общем, в чем из Ленинграда уехали, в том и ходили.

Идем через Лодьино, Попово (этой деревни уж нет, все лесом заросло). Глянь, навстречу наши, деревенские: тетя Нюша, и еще кто-то, не помню. Расплакались, конечно. А мы – худющие, как скелеты. Дали нам по куску хлеба. С ними на подводе мы домой и приехали.

Выдали нам с Машей в колхозе валенки, одежду.
В школу я не пошла. Мне уж 13 лет было, стыдно с малышами в 3-й класс ходить. Вот и осталась я с тремя незаконченными классами образования.
Пошла на «трудовой фронт». Работала подпаском. Чуть подросла, и стала полеводом. Пахали, бороновали на быках. Лошадей, почитай, и не было, тем более, тракторов. На лошадях стали пахать где-то в 1952–53 годах. Утром иду в табун, беру трех быков: себе, сестре, соседке, связываю их и на работу. Пастух у нас один озорной был, Мишка Лебедев: пас телят, поросят под музыку. Играет на гармошке: и ему весело, и скотине нравится. Жили с Машей в бабушкином доме: отбили доски с заколоченных окон, и поселились. Бабушка Ирина умерла в 41-м, рассказывали, что ее немцы похоронили. А родительский дом мы продали за 35 пудов хлеба. Пуд хлеба тогда стоил 1 тысячу рублей старыми деньгами (100 рублей по курсу 1961 г.). Дом продали тихменевским, жителям деревни Тихменево, на Волге. Они богатые были. Там, в Тихменево, есть заломки – пещеры, где белый камень добывали. Так вот они в этих заломках от немцев зерно, да и вообще, все прятали. А у нас, в Щитникове, бедно жили. Перед приходом немцев зерно в ямы зарыли, а фашисты догадались: смотрят, где земля рыхлая, там и копают. Все спрятанное и нашли. Немцы, как рассказывали очевидцы, не лютовали. Только как-то поймали двух красноармейцев, винтовки их разбили, а самих увели по дороге через лес в сторону Казнаково. Что с ними стало, никто не знает. Коров отбирали.

В колхозе работали за «палочки» – трудодни. В день – «палочка». За год где-то 700 «палочек» мы с сестрой зарабатывали. По ним после обмолота давали зерно – по 100, потом 200 г ржи на трудодень. Зерно молоть возили на мельницу в Холохольню, там был мельник Франц.

Зерно, а также сено сдавали в Высокое. Электричества, холодильников не было. Доили вручную. Молоко – продукт скоропортящийся; пока не скисло, отвозили на соседние заводики в Иверском и Бродах. Там из него сбивали масло. Лен сеяли. Дергать его тяжело было. Дадут делянку: 50 на 50, даже 100 на 100 метров, и давай... Председатели были свои, щитниковские. У нас, помню: Семен Панов, Вася Иванов, Бойкова Варвара председательствовали. Хорошие люди. Потом колхозы стали объединять. Наш назвали «Путь к коммунизму». Возглавил его Федор Семенович Виноградов. В колхоз вошли деревни: Щитниково, Терпилово, Казнаково, Ушаковские горки, Ермачево, Толмачево, Васильевское, Рамейково, Чадово, Попово, Чернево, Матюково, Игуменка, Валуйки, Крестцы. Народу тогда в деревнях, несмотря на войну, было много. У нас где-то 40 домов. Значит, больше 100 человек. Километрах в полутора, если идти напрямик, в Казнаково был магазин. Его здание и сейчас стоит: в Казнакове третий дом направо после поворота на Игуменку. В магазине все было. Хлеб, сахар, конфеты: подушечки, леденцы, «петушки», «коровки» (их как-то по другому называли); керосин, гвозди, масло, вино, ситец, сапоги, валенки... В Игуменке и на Новом были библиотеки.

К нам, в Щитниково, привозили кино. Фильмы показывали в сарае: вешали простыню на стену и включали проектор. Мы его прозвали кинотеатр «Аврора». Киномехаником работал Башилин. Кино показывал без звука, по ходу действия сам рассказывал содержание. Фильмы крутили уж в месяц раз точно: и про войну, и «Тарзана»...

Жили хоть и тяжело, да нам-то молодым и погулять охота. Ходили в клуб в Васильевское. А иногда молодежь выкупала дом для гулянья. На посиделках я и познакомилась с моим будущим мужем, Дмитрием Николаевичем Платоновым (1923 г.р.).
Сам он васильевский (отец – Николай Павлович Платонов, 1880 – 1957; мать – Елизавета Федоровна, 1902 – 1956; это его вторая жена, первая умерла). В армию Дмитрия призвали 15 февраля 1942 г. Служил он станковым пулеметчиком в 519-м стрелковом полку по 25 ноября 1942 г. В этот день его ранили. Осколки попали в шею между лопатками, в руку, ногу. Плеча правого, почитай, как и не было. Правая рука работала наполовину. На одной ноге на ступне осталась только пятка. Ранили его подо Ржевом. Он с трудом поднялся, перешел через реку. А был мороз. Это его, как потом говорили врачи, и спасло. Рана в ноге заледенела, а то бы истек кровью. Санитарки подобрали без сознания. Рассказывал про жуткие бои. Утром приходит пополнение, человек 150. Их сразу в бой. К обеду уже всех положат. На следующий день – снова: как дрова в печку кидали…
Помыкался по госпиталям: в Калинине, Иванове. 25 июля 1943 г. уволили в запас. Дали инвалидность: 1-ю группу, потом – 2-ю. Пенсию назначили сначала 9 рублей, потом – 12. Каждый год освидетельствовали в госпитале.
16 октября 1949 г. мы поженились. Расписались в Васильевском сельсовете. Мне тогда 18 лет было. Дети пошли. В 1950 г. родился Михаил, в 1951-м – Вера, в 1953-м – Надя, в 1957-м – Вася, в 1959-м – Люба. Всех пятерых рожала дома. Кто помогал? Фельдшерица у нас хорошая была, Ксения Филимоновна, с васильевского фельдшерского пункта. Так вот она и помогала.
В 1953 г. стали строить дом: вдвоем с мужем, да сестра Маша на подхвате. Она жила с нами. Замуж вышла только в 1962 г., тогда и переехала в д. Новое. А потом, когда муж умер, опять к нам вернулась. Так и жила с нами до самой своей смерти в 2002 г.
Дмитрий – инвалид, на тяжелых работах трудиться не мог: пас коров. Держали хозяйство: сначала козу, потом корову, поросенка, овец, кур. Деньги имели только от личного хозяйства.

Ездили по Волге на пароходике «Шевченко» в Калинин, торговать. Пароходик останавливался у дер. Иванищи. На ту сторону реки нас перевозил на лодке перевозчик, Корчагин. Платили сначала 3 коп., потом 5, затем 10. Позже пустили паром. Сейчас ни парома, ни лодочника, ни пароходика...

В Калинине на базаре продавали свинину: 1,5 руб. за 1 кг выручали; по 50 примерно рублей за поросенка выходило. Продавали также яйца: 1 десяток – 1 руб. На рынке торговать не мешали, даже за место ничего не платили. Зимой заготавливали и продавали дрова: 1 воз – 1 рубль. В 1960-е гг. я из полеводов перешла в доярки. Тогда же и деньги в колхозе стали давать. В 1964 г. провели электричество. Жить стало легче. Прожили мы с мужем почти 55 лет, он умер в мае 2004 г.»
Что приходит на ум после этого рассказа Валентины Акимовны? Все мы стоим на плечах русского крестьянина и одновременно прячемся за его широкой спиной... Десятилетиями крестьянин работал в колхозе за «палочки»-трудодни, снабжая растущие города, рудники, армию… Чуть ли не основной, кроме зерна, экспортный товар – лес, долгое время рубился и сплавлялся высланными «кулаками». А кто возводил флагманы первых пятилеток и вкалывал на них? Кто служил в победоносной Красной армии, сокрушившей военную мощь практически всей Европы, объединенной нацистской Германией? Кто возродил Державу и создал ракетно-ядерный щит после победы в Великой Отечественной? Крестьяне, либо вчерашние крестьяне.
Только в 1970-е – 1980-е гг. советская власть начала отдавать свои долги деревне. Строятся жилые дома и механизированные фермы, прокладываются дороги, достойно оплачивается труд крестьян. Мои односельчане (сейчас я живу в тверской глубинке) вспоминают, что в 80-е годы в уборочную зарабатывали по 600–700 рублей в месяц. Правда, за колбасой в Москву ездили, но зато было, на что ездить!
А потом? Суп с котом, чуть ли не в буквальном смысле…
Сейчас, благодаря санкциям зарубежных «партнеров», наша перепуганная власть стала принимать хотя бы паллиативные меры в поддержку села: мизерные дотации на технику и горючку, разрешили в лесу собирать валежник… До системных мер еще далеко. Доживет ли до них героиня публикуемого очерка, которой в этом году исполняется 88?
…Отвечая в 1999 г. на вопрос председателя совета ветеранов Васильевского сельского округа Т.М. Петуниной, что помогло им с мужем пройти рука об руку по жизни столько лет, Валентина Акимовна сказала:

«Мы любили друг друга по-настоящему. А если любишь, то и понимаешь, и прощаешь, и заботишься. Мне кажется, что мой муж, каким был в молодости, таким и остался, только стал мне дороже за его любовь и понимание ко мне. И еще скажу: мы были верны друг другу. А это – прочная основа любой семьи, где есть настоящее чувство».

Все дети этих любящих родителей, Валентины Акимовны и Дмитрия Николаевича Платоновых, выросли достойными людьми. Старший, Михаил, всю жизнь отработал в родном колхозе. Передовик производства. Один из лучших механизаторов не только Калининской области, но и всей Центральной России. Сейчас на пенсии, но хозяйство держит крепкое – три коровы. Вера работала на почте, потом продавцом, к сожалению, умерла от тяжелой болезни в 45 лет. Надя – полевод, потом почтальон, библиотекарь. Вася работал в колхозе, потом, после армии, в Калинине (Твери) – водителем. Как только вышел на пенсию, уехал из города в деревню, опекать маму. Люба – воспитатель детского сада в Балашихе под Москвой. Уже подросли внуки. Поднимаются и правнуки.
Вот такая жизнь. Трудная, но светлая. Как в старину говорили, праведная. Вроде бы, и без Бога (в округе все церкви закрыты были), но по Божьим заповедям – любви, милосердия, честности.
Записал М.М. Горинов, кандидат исторических наук
2018 г.