КРАСНОЕ И ЧЕРНОЕ (1)

Источник:  Путник

"Бремя белого человека", официальная доктрина, обосновывавшая право европейцев на колонии, сбоев, как правило, не давала. Подтянуть "голых и диких язычников, живущих в разврате и жестокости" до своего уровня, взяв плату всякими вкусняшками, считалось вполне нормальным.

А вот как быть, если вдруг - и не язычники, а добрые, набожные христиане?.. и не голые, а в брюках и сюртуках, причем сидящих вполне естественно?.. и не дикие, а грамотные, прекрасно говорящие на трех языках, да еще и считающие себя "почти белыми"?.. и вовсе не жестокие?
Согласитесь, сложно.
И эту сложнейшую задачу пришлось решать в Юго-Западной Африке немцам.
Впрочем, не будем забегать вперед...
Дети Юга
В свое время, когда ЮАР был еще не той ЮАР, что сейчас, но уже к тому шло, в связи с чем, белым приходилось как-то обосновывать свои претензии на стоять у руля, одним из главных аргументов в спорах с «черными» идеологами было: «Не мы тут понаехавшие, а вы; мы, в отличие от вас, коренные». И это была чистая правда: ни коса, ни зулу, ни ндебеле, - короче говоря, никто из банту, которых нынче на Юге Африки подавляющее большинство, - аборигеном не был: все они пришли, когда буры уже были тамошними, незадолго до британцев. Однако сказать , что буры явились на пустое место, тоже нельзя: бескрайний вельд к их приходу давно уже был населен «койсанами» - племенами койкоин, позже известными, как готтентоты (самоназвание «нама» или «красные люди», поскольку цвет кожи у них, в самом деле, красноватый), тоже пришедшими издалека, но в стародавние времена, и потеснившими аборигенов – народ сан (они же бушмены). И вот к ним-то в середине 17 века как раз явились переселенцы из Голландии, позже названные бурами, но сами себя именовавшие и поныне именующие африкаанерами, то есть просто «африканцами».
Как складывались отношения? А по-всякому. Бушменов, прочно сидевших в палеолите, пришельцы за людей не считали вовсе, отстреливая, как диких зверей, травящих посевы и губящих скот, а с койкойн, промышлявшими скотоводством и обладавшими кое-какими навыками работы с металлами, а понемногу уже и обрабатывавшими землю, попытались установить отношения по схеме, предписанной Ветхим Заветом: мы хозяева, вы рабы. Но получалось не всегда: койкоин были очень храбры, свободолюбивы, в рабстве, подобно индейцам, не выживали, а если дрались, то дрались до конца. В итоге, за полтора века войн и стычек некоторые «красные племена», - кочоква, горингайиква, гайноква, хесеква, кора, - жившие в районе Капштадта, а потому совсем лишние, исчезли с лица земли, прочие же, поставив себя, как-то нашли общий язык с белыми соседями. О слиянии, естественно, речи не было, - буры были принципиальными расистами, - но сосуществование наладилось: койкоин охотно принимали христианство, выучили голландский, ставший у них вторым родным, а то и единственным, исконным именам предпочитали европейские, и что интересно, охотно отдавали дочерей бурам в наложницы. Это было выгодно и считалось престижным, так что, в конце концов, из потомства от межрасовых связей сформировались многочисленные «бастеры», - кланы метисов, - «рехоботеры», «бетаны», «орлам», считавшие себя «почти белыми», но и не отрицавшие родства с койкоин.
Короче говоря, за пределами бурских владений бурлил котел, традиции плавились, возникали новые союзы, - далеко не дикие, законы истории вели народ нама ровно туда, куда и должны были вести, - и в начале 19 века, наконец, случилось. Некий Ягер Африканер, один из вождей орлам, потерявший землю и скот, потому что жил слишком близко к Капштаду, убил бура, отнявшего у него наследие предков, и, объявленный вне закона, бежал на северную границу, где собрал крупное «коммандо» и занялся налетами на фермы белых. Поймать его не получалось, рейды его хлопцев ломали всю систему бурской обороны от северных банту, и в конце концов, власти Капштадта сочли за благо предложить сильному степному вождю помилование, мир и дружбу. Чем мудрый Ягер и воспользовался, в 1815-м крестившись и став Христианом, а также доверенным лицом властей Капской колонии, ответственным на покой на фронтире. Престиж его клана после этого, естественно, вырос до небес, а что грабить белых теперь было как-то неловко, так это с лихвой возмещалось монополией на посредническую торговлю. А поскольку дела Христиан вел честно и порядок поддерживать умел, в скором времени все местные "красные" признали его кем-то типа мирового судьи, и он доверие вполне оправдывал, под старость передав руль старшему сыну, Клаасу, по прозвищу «Йонкер» (Молодой Господин»), под которым Клаас и вошел в историю.
Капитан первого ранга
В 1825-м (старого Ягера уже не было на свете) Йонкер с братьями получили лестное предложение: нама, обитавшие на западе, - юг нынешней Намибии, - пригласили их поселиться у себя, помочь помириться враждующим кланам, а заодно и приструнить соседей – большое и сильное, хотя и раздробленное племя гереро, "черных"  банту, лет за тридцать до того прорвавшизся с севера через земли койкоин и поселившихся в уютных оазисах южного Намиба. Йонкер не отказал. Соседство с бурами (а уже и англичанами) его тяготило. Как по объективным причинам (он не любил быть в подчинении у кого угодно), так и по субъективным: из всех «бастеров» орлам были «самые белые» и нежелание настоящих белых признать их своими Молодого Господина бесило. Так что, к концу третьего десятилетия 19 века, поселившись межд современными Виндхуком и Рехоботом, Йонкер стал понемногу наводить в округе свои порядки. Имея мушкеты, лошадей, фургоны, добрые отношения с белыми, а главное, светлую голову и твердую волю, это оказалось не так уж сложно. Даже без кровопролития. Орлам быстро стали своими, обложили данью за охрану соседей, побили «буянов», отняв в наказание часть пастбищ, а потом подчинили даже некоторые кланы гереро. При этом никто особо не сопротивлялся: признать зависимость от Йонкера означало получить доступ к таким вкусностям, как безопасная торговля, помощь в освоении новых оазисов и так далее. И что важно, Йонкер, мало того, что по характеру совершенно не был тираном, но и вообще на абсолютную власть не претендовал, даже притом, что располагал двухтысячной постоянной армией.
Более всего «сообщество», созданное уже не очень «молодым» господином и к началу 1830-х годов объединившее большую частью центральных и южных районов нынешней Намибии, напоминало конфедерацию кланов, подчиненных общепризнанному моральному лидеру. Семь крупных (500-1000 душ) «семей», каждая во главе со своим «капитаном» и его дружиной («коммандос»), - от 50 до 200 конных воинов, - избираемый ими раад («общий совет») из капитанов и родовитой аристократии, и даже собственными писаными «конституциями», определявшими права и обязанности граждан. Весьма демократичные, кстати сказать, по сравнению с многими конституциями тогдашней Европы.
Вот, скажем, классический пример: «Власть капитана передается по наследству старшему сыну, ему помогают два советника, которых назначает он сам, и 10 судей, выбираемых гражданами. Каждый год переизбирается половина судей, но никто не может быть судьей более двух лет подряд. Гражданином считается тот, кто владеет ружьем, пятью коровами и пятьюдесятью козами, не нарушает порядок, чтит Христа и подчиняется закону. Не имеющие такого имущества, являются слугами. Гражданин вправе беспрепятственно высказывать свое мнение на общем собрании, где обладает правом голоса, и обязан участвовать в войнах и общественных работах. Никто не может быть рабом. Слуги также являются свободными людьми, но, чтобы покинуть своего господина, они должны договориться с ним. Если же им это не удается, дело передается судье. Слуги так же могут стать гражданами при следующих условиях…»
Итак, как видим, военная демократия. В виде конфедерации нескольких автономных «капитанств» с коллегиальным органов во главе. А во главе этого коллегиального органа, естественно, вечный и несменяемый Йонкер, с 1840 года обитавший в стольном поселке Винтерхук (Виндхук), очень быстро разросшемся и всего лишь через два года после основания превратившимся в большой (2000  жителей!) город. В принципе, это было если еще и не государство, то, во всяком случае, нулевой цикл его создания, и свой процент пользы получали все. Скот плодился, охота на слонов и страусов процветала, транзит из Капа считался «священной коровой», - а когда Йонкер Африканер проложил грунтовую дорогу из Виндхука к океану, где англичане основали порт Уолфиш-Бей, дело и вовсе пошло в гору. Уже к началу 1850-х «страна Йонкера» ежегодно поставляла на мировой рынок 10-12 тысяч голов скота и слоновой кости на сумму свыше 20 тысяч фунтов. Средства, по тем временам, огромные. Соответственно, пополнялись и арсеналы, и склады, начались ярмарки, а вскоре появились и белые миссионеры, которых Йонкер привечал, особую симпатию выражая немцам, в отличие от англичан и буров, пока еще ничем худым себя не зарекомендовавшим.
Миссия выполнима
Чтобы понять суть дальнейшего, давайте слегка отклонимся от темы. В сущности, "красные" в проповедях не нуждались. Они давно уже были христианами, причем, весьма богобоязненными, даже немного начетчиками, - а с их подачи стать христианами желали и гереро, - однако с конкретикой имела место серьезная напряженка. Основа вероисповедания, безусловно, кальвинизм, однако, поскольку бурским пасторам не верили, а толковали Писание в соответствии с традициями и реалиями жизни, кальвинизм этот был, скажем так, хрупок. А понимание своего «невежества» и потребность в правильном толковании Слова Божьего весьма угнетали. Поэтому появление в Виндхуке германских слуг Божьих из Рейнского миссионерского общество и Йонкера, и «капитанов», и обычных «граждан» обрадовало. Тем паче, что они, - католики, - в отличие от скучных буров, умели подать себя и свои идеи красиво, с учетом местной специфики.
В 1840-м первые немецкие пасторы появились в поселках нама, в 1842-м начали окучивать земли гереро, и ничего, кроме пользы не приносили. Учили, лечили, подсказывали, советовали, стараясь по максимуму сблизиться с капитанами, - и вот это,  в конце концов, начало сердить Йонкера. Не потому даже, что миссии поддерживали тесные связи с форпостами немцев на побережье, - так далеко глава раада вряд ли заглядывал, тем паче, что эти форпосты были пока что невинными факториями. Скорее, по той причине, что капитаны, пригревшие «рейнцев», - а что еще неприятнее, вожди гереро, считавшихся не «гражданами», а личными вассалами орлам, - постепенно начинали вести себя как-то чересчур независимо, не просто апеллируя при этом к заветам Всевышнего о всеобщем равенстве и свободе воли, но и щеголяя цитатами из Библии, - и в 1850-м Йонкер, не раз уже публично называвший немцев «шпионами Капского правительства», пришел к конкретному решению.
«Рейнским братьям» было официально заявлено, что «Вы хотите сделать с нама то же, что вы сделали с людьми Малой страны Нама, - отнять у нас нашу землю» и велено  выметаться из Виндхука, всем подданным - строго-настрого воспрещено  иметь с ними дело, а глава раада приблизил к себе их конкурентов из «Уэлслейского братства», благо они, англикане, подсказали ему дивную идею, решавшую все вероисповедные сложности одним махом: взять за пример Генриха VIII и объявить себя главой «национальной церкви». Что и было сделано, причем, в отличие от британских монархов, глава раада стал совершать богослужения лично, став, таким образом, сам себе архиепископом, - чему подданные только обрадовались, ибо теперь все стало на свои места. К тому же капитаны автоматически сделались чем-то типа епископов в своих «капитанствах», что как их, так и «граждан» вполне устроило. В прогаре оказались только «уэлслейцы», слишком уверовавшие в свое влияние на Йонкера, начавшие давать ему рекомендации, с кем дружить, в императиве, и в связи с этим очень быстро выставленные из Виндхука. Куда спустя какое-то время, - ведь свято место пусто не бывает, да и должен же кто-то учить детей, лечить хворых «умными снадобьями» и помогать правильно молиться, - после долгих просьб вернулись «рейнцы», сделавшие все необходимые выводы.
Ломать не строить
Дальнейшее развитие событий, полагаю, очевидно, и поскольку оно было объективно, остановить процесс не мог никто, даже Йонкер. Само процветание конфедерации работало против нее: отдельные капитаны, сидевшие на особо вкусных торговых путях, считали, что им недодают мяса с собираемых пошлин, молодым лидерам не нравился диктат Виндхука, вожди гереро тяготились своим не совсем равноправным статусом и так далее. А на все это невнятное, но нарастающее недовольство бальзамом ложились рассуждения тихих «рейнцев» о праве наций на сопротивление и диктаторских замашках стареющего главы раада. В итоге, к середине 50-х в конфедерации, до тех пор сплоченной, начались движения. Заволновались гереро, вынудив Йонкера перенести резиденцию из Виндхука в городок Окахандью, поближе к вассальным землям, однако как только глава союза оказался далеко от столицы, подняла голову оппозиция в рядах нама: открыто о недовольстве заявили влиятельные капитаны Йозеф Гайкхаун и Вильгельм фон Свартбой, по всем вопросам советовавшиеся с пастором Францем Кляйншмидтом. А тут еще, в придачу ко всему прочему, геологическая экспедиция из Кейптауна (бывшего Капштадта) обнаружила в краю нама солидные залежи меди, - и рвануло. Поскольку отчисления с каждой тачки руды составляли 1 фунт, а тележек было много, капитан Йозеф, на землях которого обнаружилась медь, заявил, что лицензия от Йонкера, конечно, хорошо, но без еще одной лицензии от него, как главы клана гайкхаунов, никто никакой меди добывать не будет.
Кто сделал первый выстрел, потом, по общему уговору, выяснять не стали, но выстрел был сделан, и на протяжении почти всего 1857 года в краю нама шла настоящая война. С реальными, а не как раньше, до первой крови, стычками, - и Йонкеру, срочно вернувшемуся в Виндхук, пришлось приложить все силы для усмирения непокорных, у которых, странное дело, откуда-то появилось очень много оружия (хотя закупки огнестрела были монополией раада). Тем не менее, Йонкер справился. Благо, хотел наказания виновных, а порядка. 9 января 1858 года в поселке Хоачанас при посредничестве «рейнских братьев» были подписаны «12 статей» - формально мирный договор, а по сути, конституция конфедерации нама и гереро. Йонкер стал пожизненным главой союза кланов с правом передачи поста по наследству, но  полномочия раада сильно расширялись, а Йозеф Гайкхаун стал "первым замом" с правом подписи, - и это, в общем, было серьезным шагом к настоящему государству. Но чисто теоретически. В реальной же жизни «военная демократия» держится исключительно на  харизме лидера, - а Йонкер, что там ни говори, пойдя на компромисс, дал слабину.
Дальнейшие два года стали периодом разброда и шатаний. Никаких мятежей, полное уважение к старом лидеру, - и явная подготовка к моменту, когда его не станет. В 1860-м капитан Йозеф, по праву «второго лица», но вопреки ясно выраженной воле Йонкера, начал поставлять в Кап слоновой костью и перьями страуса, нарушив тем самым «государственную» монополию. Другие капитаны понемногу подминали под себя племена гереро, считавшиеся личными вассалами Йонкера, - а сам Йонкер, делая вид, что все замечательно, занялся походами на север, в земли соседей-овамбо, как полагают исследователи, стремясь сделать их новой базой для наведения в стране порядка. Однако не успел. 18 августа 1861 года глава раада нама скончался, предположительно от оспы, в соответствии с «12 статьями» передав пост и власть в Виндхуке старшему сыну Кристиану, которого все капитаны признали главным, отказав, однако, реально подчиняться. Как и «личные вассалы», гереро, провозгласившие самостийность, нашедшие общий язык с немцами побережья и под руководством талантливого вождя Камагереро разгромившие войска Кристиана Африкаанера в трех, - 1863-й, 1865-1, 1867-й, - сражениях при Очимбингве. С этого времени  конфедерация стала фикцией.  Гереро обрели независимость, полностью независимы от Виндхука стали «капитанства», а в 1865-м ослабевших орлам потеснили еще и новые поселенцы – «почти совсем белые» рехоботеры, изгнанные англичанами с  Оранжевой реки. И все  понемногу, воевали со всеми, стремясь урвать чем побольше из наследства Йонкера, - благо, при каждом капитане прижился «рейнский» миссионер, у каждого миссионера были добрые друзья в немецких факториях на побережье, а эти друзья охотно поставляли в «капитанства» любые виды огнестрела. Вот когда речь шла о гереро, вопросы возникали, - а для нама с дорогой душой. И до поры, до времени – не более того. Ибо всему свое время…