Культура как политический институт

Название статьи может вызвать у читателя журнала самую разноречивую реакцию: от шквала протестов со стороны нашего «художественного авангарда» с его мантрами о неприкосновенной «свободе творца» и «искусстве без комплексов», или идейно близких им адептов коммерческого перерождения искусства в «экономику удовольствий» и «индустрию желаний» – до (надеюсь!) поддержки со стороны единомышленников, разделяющих взгляды автора на культуру как ценностный базис государства, основу национальной идентичности, форму национального самосознания, духовного воспитателя нации.
К написанию данной статьи нас подтолкнуло сообщение, опубликованное 13 марта 2019 г. в британской газете «Гардиан» о том, что «британские военные разработали специальный проект, направленный на выявление взаимосвязи между искусством … и формированием различных военных тактик и стратегий безопасности, включая психологические операции»[1].
Попутно разъясняется, что заинтересованная структура – Лаборатория оборонной науки и технологий (Дефепсе Science and Technology Laboratory) – ставит своей целью «проведение исследований новых методов ведения психологической войны» для «взаимодействия с зарубежной аудиторией сдерживания противников, угрожающих интересам Великобритании». В программе, как отмечается, примут участие ведущие высшие заведения королевства, включая Кембриджский и Ланкастерский университеты»[2].
Как видим, наши западные «партнёры» в отношении защиты своих собственных интересов не стыдятся признавать тот факт, что используют искусство как орудие в геополитической борьбе, в отличие от наших доморощенных эстетов, видящих в искусстве лишь способ «самовыражения художника» и требующих «защитить культуру от государства».
Представители политических элит Запада неоднократно высказывали суждения о том, что холодную войну против СССР выиграли Элвис Пресли и «Биттлз». И не только потому, что несли с собой иную музыкальную культуру и сопутствующие ей иной поведенческий стиль, иные мировоззренческие установки.
Дело в том, что на основе проведенных исследований сделан важный вывод о том, что рок-музыка воздействует и на психическое здоровье общества, прежде всего молодежи, как «невещественный психофизиологический наркотик». Известный новосибирский ученый, доктор культурологии Ю.Г. Марченко справедливо отмечает: «Музыка – выразительный и безошибочный тест на истинное положение дел в стране, на качество управления. Это вернейшее «зеркало», в котором можно увидеть угрозы нации и государству. Музыка мобилизирована теперь в качестве оружия массового поражения и включена в арсенал боевых средств армий мира (курсив мой – О.В.)»[3]. Имеются, например, сведения о том, что рок-музыка, как и погребальная музыка, эффективно применялась США в военных действиях против Ирака[4].
О том, какое мобилизующее значение может иметь музыка в военное и мирное время убедительно свидетельствует и история нашей страны. Для наших отцов и дедов музыка была оружием Победы. Советская массовая песня несла в себе программный смысл, служила своего рода музыкальным кодексом, концентрированным выражением национальной идеи, закладывала в сознание людей созидательные духовные установки, возвеличивала истинные ценности: «Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых!»; «Жила бы страна родная // И нету других забот»; «Раньше думай о Родине, а потом о себе»; «Вера в людей – главное наше оружие!».
Сегодня национальный музыкально-песенный репертуар России, прежде самобытное и уникальное культурное явление, остановился в своем развитии. Герой (героиня) современного песенного творчества погружены в мир мелких страстей – «страстишек» – сугубо индивидуалистического характера, порой с явными или скрытыми суицидальными мотивами, которые никто не хочет замечать, вроде весьма популярного хита «Не надо лишних слов, не надо паники: // Это мой последний день на Титанике». Центральные радио- и телеканалы культивируют именно такие депрессивно-упаднические настроения, сопровождаемые криком, хрипом и завываниями с претензией на мелодию или агрессивно-рваными ритмами рэпа, абсолютно чуждыми национальной мелодике. В словах – наглое упоение своим ничем не подтверждённым превосходством: «Все люди как люди, а я – суперзвезда!» Прорваться в федеральный эфир авторам новой патриотической песенной культуры практически невозможно.
Мыслители прошлого предупреждали: «Цивилизации гибнут от извращения основных добродетелей, стержневых, на роду написанных. Заметьте, что уже теперь теснится, осмеивается, пренебрежительно оскорбляется все доброе, простое, спокойное, попросту добродетельное»[5].
Имеет смысл прислушиваться порой и к суждениям умных врагов России вроде канцлера Германии Бисмарка, говорившего о том, что победить Россию извне – невозможно, но если внушить ей ложные ценности, то она сама себя уничтожит. Печальный опыт рубежа 80-90-х гг. XX века подтверждает правоту этих слов.
Поэтому вполне закономерно, что сфера культуры все чаще становится пространством информационно-психологического противоборства – или «вторжения без оружия», как говорили еще в советские годы. А это значит, что она всё больше позиционирует себя как политический институт.
Сегодня организаторы информационно-психологических войн нового поколения – ментальных войн, «войн памяти» – инициируют не только фальсификацию истории, но и фальсификацию культурных ценностей. В условиях распространения низкопробных «суррогатов» массовой культуры, скроенных по лекалам западных стандартов потребления, подобный «фальсификат становится не только подделкой подлинной ценности, он вытесняет последнюю и становится даже более востребованным…»[6]
Общепризнанно, что глобальным производителем культурных фальсификатов являются США. Результатом многолетней американской политики «культурного империализма» является то, что отечественные и зарубежные ученые называют всеобщей «калифорнизацией» и «макдональдизацией» мира, культурой «тотального усреднения» личности[7].
Важно, однако, подчеркнуть, что культурный суверенитет нации обеспечивается не только степенью ее защищенности от внешней идейно-ценностной экспансии, но и духовной крепостью внутреннего культурного пространства. И здесь, к сожалению, есть свои уязвимые «бреши» – то, что писатель Юрий Поляков метко окрестил когда-то «отчизнофобией за казенный счет».
Президент России В.В. Путин неоднократно отмечал, что сфера культуры находится на переднем крае идеологического, информационно-психологического противоборства и глобальной конкурентной борьбы. Так, в ходе одной из встреч с представителями общественности по вопросам патриотического воспитания молодежи он подчеркивал: «Как показывает, в том числе, и наш собственный исторический опыт, культурное самосознание, духовные, нравственные ценности, ценностные коды – это сфера жесткой конкуренции, порой объект открытого информационного противоборства, хорошо срежиссированной пропагандистской атаки <…> Это как минимум одна из форм конкурентной борьбы»[8].
Сегодня, в ходе агрессивных информационных атак на Россию, когда наши западные «партнеры» пытаются уравнять нацизм и коммунизм под общей вывеской «тоталитарных режимов», одним из ключевых доводов против такого подхода может служить, например, полярное отношение в Третьем Рейхе и в Советском Союзе к вопросам культуры.
Если фашистские мракобесы сжигали книги на кострах, являя миру глумливо-жестокий оскал новоявленного вандала и варвара, то тысячи наших солдат и офицеров несли с собой сквозь войну томики стихов – порой пробитые пулями, обагренные кровью, из которых могла бы быть составлена целая фронтовая библиотека.
В рукописных списках, наряду с любимыми поэтическими строчками, можно было прочитать не только слова «Иду в бой за Родину, за Сталина!», но и «Иду в бой за Пушкина, за Есенина!», «За Николая Островского, за Павку Корчагина!» Об этих и подобных им удивительных фактах можно прочитать в книгах Бориса Стыриковича «С Пушкиным и Есениным по огненным дорогам Великой Отечественной войны» и Валентина Сафонова «Есенин на фронтах Великой Отечественной»[9].
За кого пойдет в бой нынешнее молодое поколение? За «певца абсурда и хаоса» Пелевина, за усердного популяризатора «подвигов» генерала-предателя Власова Дмитрия Быкова, за манерно-рафинированную Улицкую?
Духовная сила и нравственное преимущество советского бойца состояли в том, что он знал, какие духовные сокровища он защищает. Книга была настоящим духовным оружием советского воина. Об этом свидетельствует, например, в своих стихах рязанский поэт Борис Жаворонков, воевавший в десантном подразделении в годы Великой Отечественной войны:
Сквозь гарь промчась на парашютных стропах,
Я ни единым словом не совру:
Стихи Есенина читали мы в окопах,
Хранили, как патроны и махру.
Поразительные факты: когда в октябре 1941 года фашистские полчища вплотную приближались к Москве, когда были эвакуированы все наиболее крупные предприятия, библиотеки столицы продолжали работать и даже в самый тревожный день 16 октября, когда фашистские генералы в бинокли могли видеть центральные московские улицы и предвкушали свой триумфальный парад на Красной площади, когда уже были изготовлены пригласительные билеты на официальный прием по случаю взятия Москвы, на который ожидалось прибытие Гитлера, сотрудники Ленинской библиотеки продолжали выдавать книги, что задокументировано читательскими формулярами. На станциях метро, служившего для москвичей надежным бомбоубежищем, были развернуты компактные библиотеки, стояли стулья и столы, и жители столицы могли не только спасти свои жизни, но и найти здесь, под землей, свое духовное убежище. По существу, простые библиотекари стали тогда своеобразными «комиссарами», «политруками» и «замполитами» русской культуры, поддерживающими моральную стойкость гражданского населения.
Сегодня же то и дело появляются, как поганки после дождя, фальшивые киноподелки, искажающие подвиг нашего народа в Великой Отечественной войне.
Новейшим примером искажения реальных исторических событий стал кинофильм «Праздник», снятый в жанре «чёрной комедии», о том, как якобы во время блокады Ленинграда «жировала» партийная элита. Неправда была столь вопиющей, что сама идея создания такой фальшивки вызвала у людей шквал возмущений, и попытка собрать народные средства на её изготовление потерпела крах в самом начале.
Другим «образцом» искажения исторической и нравственной правды о великой войне стал нашумевший фильм «Дылда», получивший в 2019 году, как это ни парадоксально (хотя и вполне закономерно), награду Каннского фестиваля. А ведь это фильм, по существу, человеконенавистнический, поэтизирующий нравственные и физические уродства, цинично искажающий облик людей, героических женщин военного поколения.
В канун 75-летия Великой Победы об этих и подобных им «цветах зла» в российском кинематографе следует сказать со всей прямотой.
Полностью соглашусь с оценкой критика: «Заменить гордость великим подвигом народа на ужас и стыд – вот что всё чаще пытаются, с разной степенью талантливости, сделать те, кто придумал гаденькое слово «победобесие» и которых самих, словно бесов, каждое 9 мая корёжит от звуков военного оркестра и от рокота танков, идущих по брусчатке Красной площади»[10].
Сегодня государство в лице Министерства культуры РФ оставляет за собой право не оказывать финансовой поддержки подобным попыткам «отчизнофобии за казённый счёт» – сомнительным творческим проектам, порочащим собственное государство, свой народ, нашу общую историческую память и духовное наследие в угоду западным «партнёрам». И это следует признать серьёзнейшим завоеванием последних лет в пользу суверенной культурной политики российского государства. Поэтому призывы некоторых нынешних деятелей искусства «защитить культуру от государства» нельзя признать ничем иным, как «самострелом», самоподрывом, «выстрелом в ногу».
Примечательно, однако, что звучат они оттуда, откуда их менее всего можно было ожидать, – с трибуны Общественного совета думского Комитета по культуре[11], со страниц вроде бы серьёзных культурологических изданий. Так, в статье «Культура и политика: проблемы и перспективы» её автор кандидат юридических наук С.А. Пискунов, отмечая «усиление государственного вмешательства в культуру», «ужесточение цензуры в культурной сфере», сетует: «Кроме того, не могут не вызывать настороженность со стороны широкой культурной общественности и гонения ряда деятелей культуры со стороны представителей силовых органов. Резонансный судебный процесс над театральным режиссёром К. Серебренниковым, как представляется, станет мерилом того, состоится ли Российская Федерация как истинно демократическое, правовое государство»[12].
Ни больше, ни меньше! Кирилл Серебренников как «лакмусовая бумажка» уровня демократичности нашей страны! Далее, высказывая досаду на слабое привлечение (кем?) «альтернативных источников финансирования», автор статьи (как выясняется из его резюме, не только юрист, но и член Всероссийского профессорского собрания, поэт, композитор, певец), доводит свою мысль до логического конца: «Как гласит известный афоризм, ″кто платит, тот и заказывает музыку″. Потому не удивительно, что государство как основной, по сути, спонсор практически всех культурных начинаний в стране, через организационно-финансовый инструмент диктует условия, связанные с содержанием постановок, идеей, доносимой до массовой публики»[13].
Спрашивается: если государство, по мысли автора статьи, спонсировало, в том числе, «культурные начинания» Кирилла Серебренникова, почему оно не в праве спросить с него за использование мошеннических схем в реализации государственных ресурсов, применить к нему неизбежные в таких случаях меры правовой ответственности? Или для «гениальных», по мнению театральных снобов, творцов вроде Серебренникова писан иной закон, существуют другие, чем для других людей, «двойные стандарты» и «двойная бухгалтерия»? Негоже кандидату юридических наук ставить под сомнение базовый принцип юриспруденции: «Закон обязателен для всех».
И ещё один важный вопрос: а может ли любое уважающее себя и свой народ государство оставаться в стороне от того, какие ценности (или антиценности) несут «массовой публике», то есть народу, культура и искусство, существующие на средства этого же народа?
На самом деле, степень свободы творчества в нашей демократической стране широка как никогда и, возможно, как нигде. Порой у некоторых «творцов» она просто зашкаливает, предавая забвению всё «разумное, доброе, вечное». Примеров множество.
Особенно страдает от рук псевдоноваторов русская классика. То Онегин убивает Ленского совсем по другой, чем мы почти 200 лет думали, причине: из чисто физиологической ревности к нему за то, что тот предпочёл их «особые» отношения заинтересовавшей его девушке. Ай да Пушкин! Он-то, оказывается, не понимал истинных устремлений своего героя и пытался нас убедить в чём-то ином!
Продолжая модную ныне «на театре» «гендерную» тему, можно привести и другие примеры. Вы думали, что в чеховских «Трёх сёстрах» Солёный убил на дуэли Тузенбаха как соперника в любви к одной из героинь? Вовсе нет! Режиссёр уверен: из-за того, что не простил его «любовной» измены себе, т.е. Солёному! Вы считали, что Ромео искренне скорбит по Джульетте, погибшей из стремления не разлучаться с ним и после смерти и разделить с ним общую смертную участь? Нет, конечно: наоборот, он торжествует, что развязал таким хитроумным способом затянувшийся конфликт двух семей и обеспечил победу собственному родовому клану! А погибать от любви он и не собирался! Так что зря вы плакали, сострадали, изумлялись великой силе любви! И в таком случае, действительно, «нет повести печальнее на свете»!
А вот как интерпретирует бессмертную комедию «Горе от ума» «культовый» для определённой части театральной тусовки Николай Коляда (премьера состоялась в Москве 2 января 2019 года). Спектакль увиден глазами театрального критика Дарьи Евдочук: «О своём отношении к единственному, но гениальному драматическому произведению Александра Грибоедова (которым, добавим мы, не уставали восхищаться Пушкин, Гончаров и другие великие деятели русской культуры – О.В.) режиссёр говорит честно: ″Сейчас мы сыграем самую скучную пьесу, которая есть на свете″. После этих слов на подмостках начинается настоящая вакханалия, с замесом каких угодно времён, кроме грибоедовских. Тут тебе и дискотека восьмидесятых, и страшные девяностые, и гламурные нулевые. Главные герои катаются по сцене в корзине из супермаркета. Чацкий в красном костюме а-ля швейцар в эмигрантском ресторане прыгает аки Дима Билан, Софья в розовом парике и дискотечном наряде выглядит полной дурёхой, Скалозуб в спортивном костюме неустанно качает мышцы, а Фамусов не расстаётся с самогонным аппаратом. Все разговаривают базарными голосами. Пространство сцены заполняют серые скучные ″ждуны″, которым в версии Коляды отводится главенствующее место в русской действительности, как современной, так и вневременной. Оказывается, ″ждуны″ – это все мы, прозябающие в вечном ожидании милостей природы и царя-батюшки, мы, сидящие на печи, как Илья Муромец, мы под руководством главного ″ждуна″, не находящего покоя в Мавзолее»[14].
Такое циничное, хищническое, браконьерское отношение к классическому наследию можно встретить сегодня повсеместно.
Шок, скандал, провокация – именно такими способами пытаются сегодня завоевать многие современные режиссёры симпатии зрительской аудитории. Впрочем, есть ещё и другие популярные приёмы: «стёб», «прикол» и «жесть» (все эти понятия позаимствованы взрослыми дяденьками из подросткового сленга).
В борьбе за зрителя старается преуспеть в этом и наше телевидение. Вот как характеризует типичные сюжеты телесериалов, демонстрируемых круглосуточно на центральных каналах, обозреватель газеты «Культура» Владимир Мамонтов: «В этих сериалах без конца убивают, расчленяют, препарируют трупы и показывают это в подробностях. Герои то и дело вешаются на загвазданных кухнях и бросаются с крыши, наркоманы затягивают в сети малолеток. Алкоголики-информаторы клянчат у сотрудников правоохранительных органов на бутылку. Школьницы совращают учителей и наоборот. Сатанисты, мародёры, шулера, сутенёры, извращенцы набиты вплотную»[15].
Психологи горько шутят: «Наше телевидение работает в формате ″3D″: ″дебилизация″, ″деморализация″, ″деградация″». Торжество примитива порой просто потрясает, как и готовность к любым компромиссам: лишь бы перетянуть на свою сторону ещё более деморализованную Интернетом часть молодёжной аудитории.
Более того, на поводу у новейших вкусов молодёжи идут и библиотеки, пришедшие к выводу, что «завоевать молодого активного потребителя медиаконтента» такими ухищрениями, как «библионочь» и «библиосумерки» уже недостаточно: вынудить его взять-таки в руки книжку можно только с помощью … рэпа. Вот и легендарная Ленинка (РГБ) в стремлении к инновациям провела в своих стенах первый в истории рэп-концерт, собрав более 300 московских школьников и студентов, «чтобы послушать лекцию о рэпе как разновидности новой поэзии (!) и написать сочинение о том, как хип-хоп влияет на их жизнь»[16]. А как же ещё, как только через рэп, смогут понять литературное произведение нынешние юные жертвы всесильного ЕГЭ, примитивизировавшего их интерес к чтению до анекдотического предела («Выберите правильный ответ: Татьяна любила Онегина; не любила его; любила, но не всегда»)?
Как тут не вспомнить слова нашего видного учёного Юрия Лотмана об ответственности деятелей культуры и искусства за создание в обществе такой культурной среды, которая учила бы «знанию, памяти и совести»![17]
Культура – могучая мобилизующая сила. История нашей страны – более, чем какой-либо другой, – подтверждала это многократно. Сегодня, в условиях действия части 2 статьи 13 Конституции РФ, не допускающей единой, официально признанной государственной идеологии (хотя, прямо скажу, большая часть российского общества требует её немедленной коррекции), именно российская культура в её лучших образцах может выполнить роль системообразующей основы если не официально-государственной, то общенациональной идеологии. Ведь именно культура сформировала тот национально-ценностный базис с его идеалами духовности, державности, справедливости, патриотизма, который делает Россию Россией.
Именно поэтому нам всем так необходимо осознание того  непреложного факта, что культура – это не только отрасль «творческих индустрий», не только общественное благо, но и важнейший политический институт.