О настоящем человеке, спасающем жизни по расписанию

В каждом времени есть свои герои. Только мы не всегда знаем их имена. Увы! Об одном из таких героев, имени которого мы не знаем, написал один из читателей блога nstarikov.ru
Это уже третий рассказ Игоря Ольвина…

Этот рассказ об еще одном настоящем человеке. Который каждую неделю, по вторникам и пятницам, надвигает на глаза микроскоп и спасает грудничков от смерти и, если очень-очень повезет, то от инвалидности. Микроскоп на глаза ему нужен потому, что невооруженным глазом разглядеть что-то в крохотных почечках его пациентов почти невозможно. Для тех, кто думает, что в остальные дни он лежит на диване, сразу оговорюсь, что его расписание с привычной регулярностью дополняется экстренными случаями, которые могут случиться каждый день и каждую ночь без праздников и выходных. И он снова одевает на голову подключенный к непонятному оборудованию операционной обруч  и надвигает на глаза окуляры микроскопа.
Сначала небольшое отступление. Как-то мой хороший знакомый, один из топ-блогеров страны в одной из своих заметок посетовал, что современная русская литература не дает примеров настоящих героев, на которых стоило бы равняться молодежи. Все какие-то разухабистые ковбои выходят или гламурная пена. Себя я к литераторам причислить никак не могу, но примеры настоящих людей уже приводил. Уж как получалось, но многим нравилось. Другой хороший знакомый, известный политик, даже предложил собрать все случаи в книгу, которую он поможет издать. Кто знает?
В любом случае еще о трех настоящих людях я рассказать обязан. Все они доктора. Не кардиологи или онкологи, которые на слуху у многих. Эти всегда в тени, что не отменяет их повседневного подвига, к которому они сами относятся как к многолетней рутине. Первый рассказ вы сейчас прочтете. Он будет даже не об одном, а о двух людях. Об одном подробнее, о другом вскользь. Потому, что при всей их внешней и внутренней непохожести, судьбы их схожи. Вы просто сделайте у себя в голове контрол-Цэ-контрол-Вэ и все сами поймете.
Рассказ о третьем человеке я вам обещаю потому, что откладываю его с середины лета. Он будет называться как-то так: «О настоящем человеке, которому постоянно не дают спать». Этот анонс я дал потому, что теперь мне некуда будет деваться. Напишу обязательно.
Да, как в прошлый раз – имена вымышлены или изменены, а совпадения случайны…
И еще, я попытаюсь дать вам мнение сильно «битого» дилетанта о гормональной терапии, которая широко применяется для профилактики выкидышей у беременных и об энзимах (женских гормонах), которые добавляют в стиральные порошки, чтобы ваше белье было мягким.
Итак, начнем.
Знаете, один раз в жизни каждый человек может крупно выиграть в лотерею. Выигрыш может быть разным: может много денег, а может что-то побольше. Например - собственная жизнь, а то и совсем неохватно – жизнь и здоровье того, кого любишь больше всего на свете.
Помните у Тарковского: «Он … на коленях ползал, брата вымаливал, а получил кучу денег. … Потому что Дикобразу — Дикобразово». Я - живой свидетель этому феномену. Тот, кто Выиграл. Помог мне в этом не фантастический золотой шар, а сам Бог.  Сталкером, который, привел меня к этому невероятному выигрышу через мое собственное недоверие, был странный доктор, Михаил Иванович. Он сделал это, несмотря на высокомерие, которое я проявлял к своему необычному проводнику и моральный прессинг, которому я подвергал его по своему непростительному невежеству. Именно его светлой головой и опытными руками Бог спас одну из самых дорогих для меня жизней.
Дело было так. В середине двухтысячных у меня родился сынок. На тот момент я был уже достаточно зрелым человеком и прекрасно понимал, какое это безмерное счастье. Мне вообще очень повезло в жизни – я знаю, что такое настоящая любовь, но из всех моих любовей эта, по сей день – самая большая и самая теплая. Простите меня все, кого я люблю, и кто любит меня, но это правда. Он – самое большое сокровище из всех, что хранятся в моем сердце.
Как вы понимаете, мы с женой постарались дать ему все самое лучшее, включая медицину. Кое-какие возможности у меня были. Сын и мама были прикреплены к одной из лучших платных клиник Москвы, к персональному доктору, которому мы могли позвонить днем и ночью.
Все было отлично до пяти месяцев. Сынок рос как надо, был кругленьким и веселым младенцем, с удовольствием чмокающим у маминой груди и улыбающимся беззубой улыбкой, лучше которой и на свете ничего нет. А потом, в один из вечеров у него поднялась температура. Конечно, мы пошли к своему врачу и заодно вызвали участкового. Диагноз был однозначным: зубки режутся. Ну ладно. Ждем. Неделя – температура не спадает. Ребенок начал терять вес. Через неделю и наш платный доктор, и участковый решили, что пора, наконец, сдать анализы. Сдали. Больше двадцати лейкоцитов в моче. Воспаление. Рекомендации платного доктора были восхитительны: «Наверное, незначительная инфекция под кожицей крайней плоти. Промывайте хлоргексидином». Ну и жаропонижающие. Так прошла еще неделя. Ребенок еще похудел, ни участковый, ни платный врач ничего нового не говорили. К концу второй недели участковый врач направила нас анализы и УЗИ в центр Семашко, на Фрунзенской.
Нас приняла пожилая доктор, посмотрела свежие анализы, спинку сыночка на своем аппарате и на глазах изменилась в лице. Во-первых в моче сто лейкоцитов, во- вторых один из мочеточничков (такая тоненькая нитевидная трубочка от почки к мочевому пузырю) выглядит как толстенная сосиска, не меньше самой почечки в диаметре. Я не врач, но когда я увидел эти снимки УЗИ, мне стало страшно.
- Срочная госпитализация! Антибиотики!
- Доктор, а какие антибиотики? Некоторые ведь вредны… - промямлил я, памятуя, что сестра жены почти оглохла и стала инвалидом в детстве, когда ей назначили антибиотики.
- В вашем положении – все равно, какие антибиотики. Сепсис может начаться в любую минуту!
Сепсис, если кто не знает, это заражение крови и мучительная растянутая смерть в большинстве случаев. А «налетели» мы на довольно редкую болезнь под названием «мегауретер». Так зовется та самая «сосиска», в которую раздувается ниточка мочеточника грудного младенца. Причины могут быть разными, но решение проблемы почти в ста процентах случаев или операция под микроскопом (называется «пластика мочеточников») или удаление почки. Ну, и инвалидность по результату что одного, что другого.
Как сказали мне врачи, с которыми я общался много позже, зачастую это результат гормональной терапии, которую назначают беременным женщинам при профилактике выкидышей. Гормоны действуют по-разному на разные органы, в результате они развиваются не синхронно или непропорционально. В результате таких перекосов возникают болезни подобных той, на которую «налетели» мы. К подобному же эффекту приводит использование энзимов в стиральных порошках, которые добавляют для того, чтобы белье после стирки было мягким. Энзимы - это женские гормоны. Поэтому беременная женщина, которая вынашивает мальчика, получает постоянную терапию женскими гормонами. На самом дилетантском уровне результат этой терапии можно объяснить так, что малыш, занятый отращиванием ручек-ножек не может «понять», кто он – мальчик или девочка и его мужские органы развиваются плохо, а иногда не развиваются совсем. Так что, пользуясь случаем, передаю пламенный привет нашей большой химии имени стирального порошка Ариаль (название изменено) и подобных ему отрав, усиленно продвигаемых «большой фармой» под зонтиком нашей доморощенной корпоратократии. Где, блин, наше старое хозяйственное мыло? Это был то самое мнение дилетанта о том, стоит ли жрать гормоны без разбора, но вернемся к нашему рассказу.
Врач в центре им. Семашко дала направление в ближайшую больницу, которая по счастливому для нас стечению обстоятельств имела кафедру Детской урологии. Ну, а где кафедра, там и хорошие профессионалы, профессора и доценты, а главное – многолетние практики.
К вечеру, замотанные, с пыльными головами и дрожащими руками, мы были в больнице. Жена – с завернутым в конверт, температурящим ребенком на руках. Я – с сумками их пожитков.
Лечащим доктором нам назначили того самого, странного кандидата медицинских наук, Михаила Ивановича. Ну, а дальше я повел себя так, что вспоминаю и становится стыдно. Сейчас расскажу и начну неуклюже оправдываться, потому что, во-первых, рассказать все это надо для того, чтобы дальше вы поняли, что именно сделал этот доктор. А во-вторых для того, что бы попытаться объяснить, что все же я не самая последняя сволочь в городе.
Кафедра выглядела убого, как и все детское урологическое отделение. Почти все как было при СССР. Старая мебель, крашенные зеленой краской стены. Палаты с железными кроватями за фанерными дверьми, в которых звенят покрытые белой краской стекла. Бесконечный коридор – «взлетная полоса» с двумя сестринскими постами. Дежурный доктор (не наш лечащий).
Боюсь ошибиться, но, по-моему, до шести месяцев мамы могли лежать с детьми, потом – нет. Ну и платные услуги, позволяющие получить кровать для мамы или отдельную палату.
Справедливости ради надо сказать, что хорошее оборудование уже начало поступать в операционные. Диагностическое оборудование тоже уже было «на высоте», но до ремонта корпусов было еще лет пять.
Вид отделения, куда попали жена с ребенком, разительно отличался от белых коридоров и палат платной клиники, к которой мы были прикреплены раньше. Помните: «Промывать хлоргексидином». Я был не в курсе, что в те времена зависимость была обратно-пропорциональной: в прекрасно отремонтированных платных заведениях «разводили» на деньги, а в убогих и зеленых – спасали жизни. Может сейчас что-то изменилось, но в середине «нулевых» было именно так. В голове глухо гудели слова доктора УЗИ:  «Сепсис может начаться в любую минуту». Лечащего доктора нет. Дежурный говорит ждать утра, когда придет лечащий. Сестры ему позвонили и он по телефону назначил антибиотики, те самые, «все равно какие в вашем положении».
Не призываю вас понять меня – это невозможно. Я, не отрывая взгляд от глаз от медсестры,  протянул руку и взял у нее трубку. Иногда, не часто, мои визави смотрели на меня взглядом кролика перед удавом. Так вот, несмотря на то, что я не сказал ни слова, я вспоминаю тут медсестру как самого испуганного кролика. Я не помню, что конкретно я говорил Михаилу Ивановичу. Помню, что поначалу он даже пытался что-то сказать вроде «не мешайте профессионалу», но почти сразу «поплыл». Я отчетливо понимал, как он сжался на той стороне и как пытается сохранить лицо. По окончании разговора я остался в палате с женой и сыном до утра. Доктор несколько раз звонил медсестре. Наша палата была прямо возле ее поста, и я слышал, как она разговаривала с ним и докладывала какие лекарства и в каких дозах она колола нашему ребенку. После других его звонков она заходила к нам, мерила температуру малыша, осматривала его.
Теперь я понимаю, каким рядовым был наш случай в длинной череде аналогичных спасенных этим доктором и его другом жизней маленьких людей. Как много их похудевших, с огромными глазами и висящими на веревочках через плечо страшноватыми прозрачными пакетиками с трубочками катетеров, уходящих в ползунки, наполняет палаты, чьи двери выходили в коридор урологического отделения. Но тогда я был настолько наполнен гневом и смертельным страхом, что требовал к своему ребенку особого отношения. И получил его. Ценой бессонной ночи доброй медсестры, нашей ровесницы и  бессонной ночи талантливого, ничем не заслужившего такого хамства врача, там, на другом конце радиолинии.
Утром я должен был идти на работу. Жена с ребенком остались в больнице. Михаил Иванович пришел в отделение и осмотрел сына. Ввел ему катетер и повесил на шею тот самый пластиковый пакетик, назначил какие-то новые лекарства. Жене он сразу не понравился. Я познакомился с ним лично только к обеду, приехав с работы проведать своих. Он произвел на меня впечатление странного, какого-то неуверенного в себе человека. Кроме того, он был мне непонятен, мне постоянно казалось, что он что-то недоговаривает. Я смотрел на него с выражением лица, которое мои сотрудники называли «Т-34» и явно ощущал, что ему неуютно находиться со мной в одном помещении. Он советовал ждать. Колоть антибиотики и наблюдать за развитием событий. Спустя годы я понял, что тогда мы находились на грани между двумя состояниями: «срочная операция» и «плановая операция». К обоим он был готов, но надеялся на второе. День простоять и ночь продержаться, а там видно будет. Медицина – наука не точная и, как сказал его друг, о котором я расскажу ниже: «Я люблю лечить детей, они хорошо выздоравливают».
Потянулись долгие недели в больнице. Я каждый день был у своих. Таскал им сумки с едой, портативный телевизор, микроволновку в коридор (в отделении тогда ее не было) и всякие бытовые мелочи. По вечерам носил сынишку на руках и не мог отпустить часами, а он смотрел огромными усталыми глазами на мокрые ноябрьские деревья под окном и проходящие к Сокольникам трамваи. Никогда не забуду неизбывной тоски и страдания во взгляде полугодовалого человека, когда я брал его на руки, а он прижимался ко мне, охватывал шею маленькими руками и устало клал голову на мое плечо.
Постепенно у жены образовался в больнице круг общения. Такие же мамочки с детьми, медсестры. Окружение жены также не очень жаловало нашего лечащего врача, зато было в восхищении от его друга, заведующего отделением, Виктора Ивановича. Они оба делали плановые операции по вторникам и пятницам, не считая экстренных во все остальные дни недели. У заведующего не было ученой степени, но по уверению всех вокруг – золотые руки были именно у него. Мне он тоже сразу понравился, тем, что был похож на моих друзей-однокашников. Подтянутый спортсмен с уверенным взглядом и сильными руками, полная противоположность своему другу, который выглядел как типичный московский интеллигент. Я даже подумал, что у него за спиной Военмедакадемия, но оказалось, что человек он насквозь гражданский.
Каждый вторник и пятницу у операционной стояли каталки в ожидании маленьких спасенных людей, а у створчатых дверей, отделяющих «чистую зону» на табуреточке по очереди сидели мамочки, ожидающие своих малышей. И тихо плакали. Виктор Иванович или Михаил Иванович выходили на перерыв вслед за каталками. Потом они возвращались  и новая женщина занимала табуреточку, с надеждой глядя на створчатые двери.
Каждый вторник и пятницу, месяцами я видел одну и ту же картину.
Есть в мире незыблемые вещи. С тех пор прошло тринадцать лет. Я смотрю на портреты постаревших друзей-хирургов, читаю отзывы родителей спасенных малышей и уверен, что в их жизни все по-прежнему. Вторники и пятницы. И снова микроскопы на глаза и какая уже бесконечная по счету почечка под твоим скальпелем – единственной надеждой плачущей за дверью женщины. И за десять лет до нас было так, только портреты их были моложе. Это их жизнь, их тихий обыденный подвиг, ничем не менее значимый, чем у того, кто долгие годы поддерживал станцию предупреждения о ракетном нападении или у той, что победила гравитацию.
Каждый вечер эти месяцы я приезжал к своим. Часто, как по вторникам-пятницам, за створчатыми дверями также горел свет в круглых иллюминаторах. На той же табуреточке сидела и плакала очередная мамочка, только одетая не в больничный халат, а в белый, гостевой, накинутый поверх обычной одежды. Тоже операции, только экстренные. Проходя мимо поста узнавал, у медсестры, кто из друзей сейчас операционной, дожидался, расспрашивал то одного, то другого о том, как идут дела.
Жизнь и болезнь наша шла своим чередом. Жену и сынишкой отпускали на пару недель домой, потом снова укладывали в больницу. Периодически УЗИ показывало какую-то динамику, впрочем, насколько мы понимали не особо оптимистичную. При таком диагнозе как у нас, хирургическим вмешательством оканчивалось девяносто пять процентов случаев. Мы как-то смирились с неизбежностью плановой операции. Поскольку жена все также не доверяла Михаилу Ивановичу, я подошел к Виктору Ивановичу и сказал, что прошу, чтобы он сделал операцию сынишке. Он, поколебавшись и расспросив, почему мы хотим именно к нему, согласился. Мы стали готовиться. Морально и физически.
Когда пришла пора принимать решение о нашей операции, на консилиуме у профессора (он нем я тут не рассказываю, но он светило и для наших героев), Михаил Иванович, оставаясь формально нашим лечащим врачом, взял слово и убедил коллег повременить и провести еще пару курсов антибиотиков. Профессор поддержал его, и операцию отложили. Через месяц все повторилось. Потом еще раз. Потихонечку, маленькими шажочками, наш лечащий доктор отводил нас от края пропасти. Что он там видел на наших снимках УЗИ и рентгенах? Как он анализировал бесконечную таблицу с показаниями наших анализов, которую я вел в Экселе и пересылал ему на электронную почту? Сейчас уже никто, да и он сам, не вспомнит. Но он это сделал. Наш сынишка начал выздоравливать без операции.
К лету следующего года мочеточничек сына превратился из толстой «сосиски» в ниточку. Жену с ребенком выписали на полгода. А еще через полгода нам даже разрешили поехать на курорт. Мы попали в пять процентов счастливцев, которые смогли избежать сложной операции. Так, благодаря странному доктору, которого не понимали ни я, ни жена, я выиграл в своей лотерее.
Единственный и главный, невероятный выигрыш. Теперь я немного свысока смотрю на людей, которые выигрывают в лотерею миллионы. Помните Тарковского?
Еще через год, когда очередное УЗИ показало, что у нас все в порядке, я набрал Михаила Ивановича. После долгих уговоров мы пересеклись в центре, я извинился за то, что не доверял ему и от всего сердца, как мог, поблагодарил его за то, что он сделал.
Что чувствовал он, когда через наше недоверие тащил от пропасти нашего ребенка? Шажок за шажком, потихоньку, стараясь не оборвать тоненькую нить положительной динамики, которую поначалу видел только он. Нет, нифига не видел! Чувствовал, благодаря многолетнему опыту и тысячам историй болезней, прошедшим перед его усталыми глазами. Не ожидая благодарности, не особо различая нас в потоке цифр и снимков из папок которые громоздились на столе в его скромном кабинете, в каждой их которых  – маленькая жизнь.
Кто мы были для него? Одна из бесконечной череды спасенных им жизней.
Через шесть лет наш сынишка снова «загремел» в больницу. Тревога оказалась ложной, но мы очень переволновались, а он нас не вспомнил. Помнить особо нечего. Наш случай даже не заставил его надвинуть на глаза окуляры микроскопа и взять в руки скальпель. Я ему напомнил обстоятельства, он посмотрел на меня и сказал: «Да, вспоминаю!». Скорее всего – соврал из вежливости.
Сейчас я читаю отзывы о его работе: «Огромное спасибо доктору …, он удивительно добрый и чуткий человек, а еще он профессионал высшего уровня, в чем мы убедились на личном опыте», «Низкий поклон нашему доктору и всем, кто помогал в лечении, кто ухаживал и просто был к нам добр. Вы потрясающие люди».
И об его друге: «Спасибо за Ваши золотые руки. Вы врач от Бога», «Благодарна ему за выполненную операцию моему сыну. Очень грамотный и профессиональный врач. Побольше таких опытных врачей.»
Так что в жизни этих настоящих людей все как раньше. Два талантливых врача-трудяги по-прежнему спасают жизни по вторникам и пятницам… и в другие дни недели - как же без этого.
Они никогда не станут знаменитыми после появления на идиотских ТВ-шоу «про здоровье» и боюсь, давно и многажды заслуженные ордена из рук Президента они тоже не получат.
Уверен, что и про многих других врачей можно рассказать такую же историю. Пусть этот рассказ будет и про них тоже. Поэтому имен тут нет, как и в предыдущих моих рассказах о военных и балеринах.
Игорь Ольвин

P.S. Предыдущие материалы этого автора

• Рассказ о настоящем человеке государственной важности


• О настоящем человеке, победившем гравитацию