Северная Корея — это разруха, Мордор и расстрелы из зенитного собакомета, а Южная — рай с «Самсунгом», кей-попом и демократией. Примерно так считают большинство современных людей, наученных долгими традициями антисеверокорейской пропаганды. Между тем реальная история куда сложнее и интереснее. Специально для «Ленты.ру» известный российский кореист Константин Асмолов написал цикл статей об истории Корейского полуострова и двух государств, которые на нем расположены. Мы уже рассказывали о первом президенте Южной Кореи — жестоком Ли Сын Мане и о партизанской жизни вождя северян Ким Ир Сена. На этот раз речь пойдет о том, как Ли Сын Ман устроил невиданные по своей жестокости репрессии против коммунистов и утопил левую идею в крови.

Красная угроза

Создание Первой республики сопровождалось целым комплексом социальных проблем, вызвавших левое сопротивление такого уровня, что его можно было бы назвать гражданской войной, а по количеству инцидентов — сравнить с сопротивлением японскому закабалению начала ХХ века.

У такого феномена было несколько причин. Главная — так называемые чхинильпха (кор. «прояпонская фракция»), которых можно условно назвать коллаборационистами. Когда корейский народ победил, он, естественно, рассчитывал, что «после ухода немцев бургомистра и полицаев повесят на первом же суку». Но вопреки чаяниям масс американская администрация, поняв, что заменить коллаборационистов некем, оставила их на своих постах. Вот появится у корейцев собственная власть — пусть она с ними и разбирается.

Этим она спровоцировала целый клубок проблем. Во-первых, социальное напряжение от этого усиливалось. Во-вторых, без знания языка и понимания национально-культурных особенностей Кореи американцы попали в определенную зависимость от своих секретарей, клерков и переводчиков из числа чхинильпха. А те держали их в информационном коконе, и на фоне начинающейся холодной войны умело представляли левое движение не реакцией на их произвол на местах, а продуктом коварных планов по коммунизации Юга, разработанных даже не в Пхеньяне, а в Москве.

Да, значительная часть левых состояла в Трудовой партии Южной Кореи (ТПЮК), но партия эта была довольно аморфной структурой. Конечно, любые левые выступления центральное руководство Севера записывало на свой счет, но на самом деле прямое влияние было минимальным.

Отдельно отметим личность президента Ли Сын Мана, который начал свой путь в большую корейскую политику, руководя тем, что сегодня можно было бы назвать «бандой титушек». С 1905 года Ли проживал в США, говорил на английском лучше, чем на корейском, вернулся на родину в 1945 году — уже 70-летним, но при этом уверенно считал себя «новым Моисеем» и «мессией корейского народа».

В борьбе с политическими противниками (в первую очередь левыми) Ли опирался не на отлаженный репрессивный аппарат, а на разномастные организации, известные под общим названием «молодежные корпуса». Это были полугосударственные-полукриминальные организации, которые по команде сверху могли изобразить возмущенный народ, устроить кампанию террора бастующим рабочим или просто забить насмерть неугодного — при этом формально государство не имело к этому никакого отношения. На жизнь их активисты должны были зарабатывать продажами фотографий Ли Сын Мана и корейских флагов, но понятно, что даже эта продажа осуществлялась в стиле «дядя, купи кирпич».

Понятно, что терроризировать население никто не мешал ни им, ни полиции, 80 процентов которой оставалось на службе с японских времен. Жалование полицейского составляло менее трех долларов, что подстегивало практику вымогательств и рэкета. Разнообразные и достаточно изощренные пытки также стали повседневной практикой. Неслучайно с 15 августа 1945 года по август 1948-го было зафиксировано 225 нападений на полицейские участки, а во время стихийных бунтов полицейских убивали первыми, нередко вместе с семьями.

Добавим к этому политику Ли Сын Мана в отношении крестьянства, которая очень напоминала ранние формы продразверстки. Государству отходило больше 30 процентов урожая, еще около 50 процентов пополняло карманы помещиков и местных чиновников. Да, власти должны были как-то ликвидировать последствия массивного вывоза продовольствия в годы войны, активного притока населения, отсутствия инфраструктуры и разрыва связей в результате разделения и оккупации страны, но в условиях инфляции и стремительного обесценивания корейской воны выплачиваемые за продукты деньги оказывались недостаточным подспорьем для нормальной жизни крестьян.

1 октября 1946 года произошли массовые беспорядки в Тэгу, главным образом под знаком борьбы с полицией. Стражи порядка начали стрелять по участникам митинга после того, как он перерос в массовую демонстрацию протеста против недостаточного снабжения города продовольствием.

Утром 2 октября часть бастующих захватила главное управление полиции, а также соседние полицейские участки, у полицейских отняли оружие. В городе ввели военное положение и отправили туда отряд американских солдат, которые к полудню вытеснили бастующих из полицейского управления и других объектов.

Затем восстание переросло в мощное крестьянское движение, вылившееся в атаки на местные участки полиции и дома крупных землевладельцев. В событиях приняло участие свыше 2 миллионов человек, и к концу 1946 года американская администрация была вынуждена разрешить свободную продажу риса, установить восьмичасовой рабочий день и ввести дополнительную оплату труда за сверхурочные.

Восстание было подавлено при участии американских войск и с достаточной жестокостью: только в Тэгу было убито около 73 человек, и даже правые историки говорят о 5 тысячах жертв. Волнения происходили на трети территории страны. Считается, что это были самые мощные крестьянские выступления со времен первомартовского движения 1919 года.

Наиболее известное восстание произошло на острове Чечжудо, который до определенного времени называли «красным островом», хотя местные левые во многом были политически нейтральны — Народные комитеты активно участвовали в развитии социальной инфраструктуры и урегулировали разногласия среди населения.

Тем не менее в конце 1946 года остров выделили в самостоятельную провинцию и назначили туда отдельного губернатора, который должен был перекрасить «красный остров» в более подобающий цвет. Кроме того, в роли чиновников и полицейских на остров повалили приезжие с материка, облеченные властью и имеющие право нарушать закон — если это нужно для дела.

Особенно это касалось представителей молодежных корпусов и так называемого Северо-Западного молодежного общества (СЗМО), состоящего из тех, кто бежал на Юг с северных территорий. К красным у них были личные счеты, «так как члены их семей наверняка были убиты, изнасилованы или заключены под стражу в Северной Корее, а их собственность была конфискована».

С таким подходом им было не до особенностей острова, который сильно отличается и по диалекту, и по национально-культурным особенностям. В частности, именно там есть традиция так называемых хэнё — женщин-ныряльщиц, являющихся основными добытчицами. Сейчас эта традиция отмирает, но даже в середине ХХ века с гендерным равенством на острове было лучше, чем в остальной Корее.

Однако помещичьи сынки из северных регионов имели иное представление о том, как должны вести себя с ними женщины низкого происхождения. Хватало историй, когда представители СЗМО насильно брали замуж местных девушек, чтобы узаконить свое право на их землю, а лидер СЗМО Ким Чже Нун был замешан в многочисленных изнасилованиях и угрожал членам семьи, если девушка отказывалась подчиниться.

По некоторым сведениям, члены СЗМО вообще воспринимали местное население как своего рода дикарей, которых надо было или привести к покорности, или без зазрения совести уничтожить. Именно поэтому некоторые левые историки из числа жителей острова заявляют, что действия центральной власти вполне можно считать геноцидом коренного населения, а ситуация, когда пришлые люди убивали главу семьи и принуждали жену к сожительству с убийцей, была элементом специальной стратегии по уничтожению местной идентичности.

К этому добавились экономические проблемы. После освобождения на материке возник острый дефицит потребительских товаров, вследствие чего местное население активно использовало рыбацкие лодки для того, чтобы возить из Японии контрабанду, в первую очередь — продукты питания.

Но власти объявили борьбу с контрабандой японских товаров — в идеологии Ли Сын Мана антияпонизм занимал такое же место, как и антикоммунизм. Таким образом, основной способ приработка большинства мужчин внезапно стал нелегальным, а «понаехавшие» под маской борьбы с контрабандой и прочими пережитками начали массовую кампанию по «отжиманию бизнеса».

Особенно активно этим занимались представители молодежных корпусов, ибо они не получали официального жалования и считались «волонтерами», которые благородно поехали приводить остров в порядок. Того, кто не подчинялся, всегда можно было объявить коммунистом и арестовать. Потом его тело находили в море со следами пыток, а официальные власти разводили руками: ничего не знаем, к нам такой не поступал.

К апрелю 1948 года Ли Сын Ман и американская военная администрация взяли курс на проведение сепаратных выборов, и власти начали дополнительно закручивать гайки. В марте 1948 года слухи о замученных до смерти молодых корейцах участились, при этом результаты медицинских экспертиз четко устанавливали, что причиной смерти были полицейские пытки. Однажды полицейских удалось поймать с поличным — они просто не успели спрятать тело очередного замученного. Продолжаться долго это не могло — восстание было неизбежно.

Буря на непокорном острове

На заре 3 апреля 1948 года по сигналу с зажженных маяков на холмах вокруг горы Халласан были одновременно атакованы 11 из 24 полицейских участков, а также дома членов СЗМО и других правых организаций. Решение об атаке было принято отделением Трудовой партии самостоятельно, без инструкций из центра, и повстанцы не планировали длительных боев — их целью было напугать оккупационные власти, принудив их к большей сговорчивости, и освободить подвергавшихся пыткам родственников. Неслучайно в ходе этой акции были убиты всего четыре полицейских, восемь правых активистов и три повстанца.

В ответ полиция решила прибегнуть к проверенной временем японской тактике «убить все, сжечь все, ограбить всех», которая прекрасно показала себя как метод антипартизанской войны в Китае. Если хотя бы один житель деревни попадал под подозрение в контактах с партизанами, все жители селения, включая стариков и детей, уничтожалось, их дома сжигались. Естественно, после этого численность повстанцев увеличилась с сотен до тысяч.

15 апреля власти приняли решение подключить к подавлению восстания 9-й полк охранных войск (англ. Constabulary) под командованием Ким Ик Рёля. Охранные войска создавались как будущая армия Южной Кореи, но в отличие от полиции, которая в основном состояла из прояпонских элементов, «охранные войска» в основном состояли из националистов и недолюбливали прояпонских прихвостней.

Ким Ик Рёль понимал суть проблемы и вместо работы карателем пытался разобраться в ситуации, отчего по его приказу армия часто оказывалась между повстанцами и погромщиками с материка. Он сумел встретиться и договориться с руководителем повстанцев и достичь мирного соглашения. Стороны договорились о прекращении военных действий в течение 72 часов, гарантиях безопасности и постепенном разоружении при обеспечении их защиты от полиции и молодежных корпусов.

Разоружение началось, но 1 мая 1948 года «неустановленные лица» напали на деревню Ора, сжигая дома и убивая людей. Полиция обвиняла партизан, партизаны — полицейских, но Ким Ик Рёль прибыл на место происшествия, опросил местных жителей и выяснил, что деревню сожгли не мятежники, а «молодежные корпуса». Он сообщил об этом американцам, но те поверили полицейским, которые обвинили мятежников.

Два дня спустя группа людей напала на солдат, сопровождавших сдавшихся партизан. Те смогли отбить атаку и взять лидера нападавших в плен. Им оказался полицейский, который, однако, «покончил жизнь самоубийством во время допроса» — после того, как его передали в органы. Также Ким выявил инициатора поджога, который принадлежал к правой молодежной организации, и заключил его под стражу.

5 мая на остров прибыли глава американской военной администрации генерал Дин, начальник гражданской администрации Ан Чжэ Хон и начальник департамента полиции Чо Бен Ок. Ким Ик Рёль изложил свою точку зрения о природе восстания, обвинив полицию и молодежные корпуса в жестоком обращении с местным населением. Он даже предъявил фотографии, сделанные американской стороной.

Однако Чо Бён Ок, фактически уже исполнявший роль министра внутренних дел, счел данные обвинения выпадом в свой адрес и в ответ обвинил Ким Ик Рёля в том, что тот тайно работает на коммунистов. Взбешенный Ким набросился на Чо с кулаками, а присутствующий Ан только стучал по столу и кричал «Подполковник, наберитесь терпения!» Заседание продолжилось только после вмешательства представителей военной полиции, и на следующий день Кима сняли. Сменивший его Пак Чин Гён являлся сторонником возобновления тактики «выжженной земли».

Пак служил в японской армии на Чечжудо, прекрасно знал расположение всех военных объектов и начал зачищать территорию, без разбора наказывая всех виновных и невиновных. Ему приписывают высказывание о том, что для подавления восстания не жалко убить и 300 тысяч человек. Такая жестокость привела к тому, что 18 июня 1948 года лейтенант Мун Сан Чжиль застрелил Пак Чин Гёна в знак протеста против творимых им жестокостей.

Охота на комми

Период с середины лета 1948 года по весну 1949 года принято называть временем «красной охоты». Такое название связано с активизацией агрессивной антипартизанской кампании. Именно на этот период приходится наибольшая часть жертв со стороны местного населения. 17 октября правительство Ли Сын Мана ввело на острове военное положение и объявило морскую блокаду. Кроме того, территорию глубже пяти километров от побережья было постановлено считать «враждебной». Все находившиеся за указанной границей автоматически считались пособниками партизан.

Деревни, которые там находились, сожгли, население эвакуировали, часть поселений уничтожили вместе с жителями. Официально было уничтожено 39 тысяч 285 домов и 230 из 400 деревень, в том числе все дома, находящиеся в горах.

20 октября власти официально перешли к тактике выжженной земли и практике создания так называемых «стратегических деревень», которую использовали еще японцы. Для того чтобы лишить народную армию поддержки, крестьян насильственно переселяли за колючую проволоку подальше от мест дислокации партизан и держали на полуголодном пайке по принципу «или вы съедите все сами и выживете, или будете кормить партизан и умрете от голода».

В стратегических деревнях, как и в столице острова, наоборот, наблюдался переизбыток населения. По состоянию на март 1949 года в городе Чечжу было сосредоточено примерно 100 тысяч человек. Такая значительная концентрация людей влечет за собой очевидные проблемы со снабжением. Именно тогда католический миссионер Суини написал другу в Сеул: «некоторые жители острова получают в день всего лишь по одной земляной груше, и никаких связей между городом и деревней нет».

С середины ноября 1948 года началась антипартизанская операция со сжиганием горных деревень и истреблением местных жителей. За повстанцами шла активная охота, армии помогали волонтеры из правых организаций. Это весьма любопытный момент, так как значительную часть бойцов как с одной, так и с другой стороны составляли люди, вооруженные устаревшим огнестрельным оружием и бамбуковыми копьями.

Американские войска в кампании прямого участия не принимали, хотя флот обеспечивал блокаду, легкая авиация использовалась для разведки, а капитан Джимми Лич был военным советником, разрабатывавшим планы антипартизанской войны.

Несмотря на сопротивление, активная фаза восстания на Чечжудо завершилась весной 1949 года: в марте остров посетил министр обороны Син Сон Мо, в апреле — президент Ли Сын Ман для проверки действий полиции и армии. Уже 13 мая американский посол в Республике Корея докладывал, что с восстанием в целом покончено. На деле активные военные действия длились дольше, но уже на уровне малой войны — зачисток и карательных рейдов.

Официально восстание было подавлено к августу 1949 года, но зачистки и репрессии в отношении сочувствующих продолжались еще долго, а район Халласан был объявлен свободным для посещения только 21 сентября 1954 года.

Сколько процентов населения погибло? Официальная статистика говорит о 27 719 жертвах, однако ряд авторов ссылаются на заявления губернатора Чечжу, который заявлял, что были убиты почти 60 тысяч человек и примерно 40 тысяч сбежало в Японию. Выходит, что погиб минимум каждый пятый житель острова. Кроме этого есть еще две категории потерь.

Во-первых, в «стратегических деревнях» (частично из-за политики властей, частично из-за коррупции) свирепствовал искусственно созданный голод, жертвы которого добавляются левыми историками к числу жертв восстания.
Во-вторых, разделение людей на категории лояльности и кампании массовых репрессий в отношении «слабого звена» было характерно не только для сталинского СССР. Нечто подобное произошло и на Чечжу. Всех жителей поделили на четыре категории, и 30 августа 1950-го по письменному приказу старшего офицера местной полиции две последние были вырезаны в превентивном порядке, на всякий случай. Число этих жертв составило как минимум 2500 человек.

Зверства проявляли обе стороны — семьям полицейских доставалось от партизан так же, как и семьям левых активистов. Однако при подсчете соотношения потерь оно составило 86-14 в пользу правительственных сил: активнее всего террором занимались представители молодежных корпусов, которые пытались вливаться в ряды полиции, тем самым легализуя карательные мероприятия.

Британский историк М. Брин рассказывает, как жителей одной из деревень, которая некоторое время была под левыми, разбили на две группы, после чего под угрозой расстрела потребовали, чтобы одна показала на другую как на тех, кто сотрудничал с коммунистами. После этого «выявленные преступники» были расстреляны на месте.

Уровень жестокости по отношению к женщинам достигал немыслимых пределов — массовые изнасилования, сексуальные пытки и убийства были весьма типичны. Так, 14 декабря 1948 года в деревне Тосан солдаты захватили 150 молодых людей и около 20 девушек. Парней расстреляли четыре дня спустя, а девушки подвергались групповым изнасилованиям в течение двух недель, после чего их тоже убили. По иному свидетельству, полицейские принуждали людей к публичному сексу, причем могли, например, заставить мать совокупляться с сыном.

Это восстание чем-то похоже на антоновщину и иные бунты в России, имеющие похожую подоплеку, а также на то, как выглядела прелюдия событий в Сагре или Кондопоге в интерпретации русских националистов (население поднялось против криминальных пришельцев, которым потворствовала нелегитимная власть). Это очень важно, потому что ненависть жителей острова к власти и правым активистам базировалась не на их идеологических воззрениях, а на их поведении, которое даже исследователи правого толка откровенно называют «коррумпированным» и «аморальным».

Восстание на острове Чечжудо спровоцировало и военный мятеж в Ёсу, где 19 октября 1948 года восстал 44-й пехотный полк, бойцы которого отказались принимать участие в антипартизанской кампании на острове. К солдатам присоединились гражданские, и уже на следующий день повстанцы захватили находящийся рядом Сунчхон, восстановили народные комитеты и призвали к созданию Корейской Народной Республики.

В ходе восстания было захвачено пять населенных пунктов, в том числе два больших, в них успели поработать организованные повстанцами «народные суды». Восставшие выступали за вывод американских войск, пытались провести земельную реформу и устроили серию жестоких чисток в отношении враждебных им элементов.

Мятеж был подавлен только 27 октября 1948 года под прямым руководством американского военного советника капитана Джеймса Х. Хаусмана, с помощью американского оружия и разведывательных данных. Даже американские источники отмечали, что правительственные войска и полиция пускали в ход оружие при малейшем подозрении, а действия по ликвидации коммунистического подполья проходили под знаком мести. Пленных гражданских часто пытали и казнили без суда и следствия. За участие в восстании, по официальным данным, было расстреляно 1170 человек, а по неофициальным — более 10 тысяч.

Кстати, по одной из версий, в этом выступлении принимал участие будущий генерал Пак Чжон Хи, за что был приговорен военным судом к смерти, но помилован по личному распоряжению Ли Сын Мана и по просьбе корейских военных и Джеймса Хаусмана. Последний отрекомендовал ему Пака как «чертовски хорошего» солдата.

В конце 1940-х официальный Сеул не контролировал многие горные районы, где власть фактически принадлежала коммунистам. Восстаниями было охвачено 5 из 8 провинций, 118 из 133 уездов РК. Даже в начале 1949 года в некоторых провинциях партизанская активность была настолько высокой, что полицейский участок представлял из себя крепость, ночью действовал комендантский час, а власти вырубали леса для того, чтобы лишить партизан укрытия.

Кроме того, в отличие от Северной Кореи, территория Юга не очень подходила для партизанской войны — не столько из-за высокого контроля над населением, сколько из-за отсутствия гор и лесных массивов, где такие отряды могли бы укрываться длительное время.

К началу 1950 года силы безопасности РК сократили число активно действующих партизан с пяти тысяч до одной. И хотя только за апрель 1950 года в Южной Корее произошло почти три тысячи партизанских выступлений с общим числом участников около 65 тысяч человек, бороться продолжали только остров Чечжудо и район горы Чирисан, куда ушли выжившие участники восстания в Ёсу.

Именно такой накал страстей и позволил пхеньянскому руководству убедить Москву и Пекин в том, что ведущий войну с собственным народом режим Ли Сын Мана не устоит против внешнего вторжения. Но о том, как выглядела Первая республика до и во время Корейской войны, расскажем в следующей истории.

Константин Асмолов ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований ИДВ РАН