"Победа нам невыгодна": как мы проигрываем великую войну в своей стране

Выставкой о нацистах и их преступлениях, открытой в Центральном музее Вооруженных сил Российской Федерации, проект "Нюрнберг. Начало мира", посвященный событиям и героям Международного военного трибунала, завершил свой активный годовой цикл.

В самом начале итог работы рисовался в победных тонах. Планировалось потрясти журналистским топором и отчитаться бодро: дескать, это было славное время охоты за нацистами. Но так сказать не получается. Проект, который казался на старте походом по местам боевой славы великих предков по понятному в общем-то маршруту оказался абсолютно иным — сложным, порой даже мучительным от осознания того, что множеству людей тема Победы неприятна, как докучливое жужжание. Единства вокруг безусловной истины Победы, как оказалось, нет.

На пути встречались энтузиасты, реже, чем бы хотелось, и чаще, чем предполагалось, встречались циники, скептики, коммерсанты и даже победофобы. Все те, кто или использует эту тему в своих целях, или предпочел бы о ней не вспоминать даже по праздникам.

Самое шокирующее открытие о текущей реальности: иногда в своей стране приходится с трудом пробивать очень важные проекты, рассказывающие о прошлом, о войне. Особенно тяжко, когда ничего не получается — из-за ведомственных ограничений, интересов, иногда коммерциализации исторической памяти. Здесь — закон, там — прайс, тут — правовой акт, а еще права собственности, а еще требования наследников, а еще жалобщики.

А в итоге сделать популярный проект, опираясь на документы, очень сложно. Чтобы под каждым рассуждением — настоящие фотографии, бумаги, письма, доказательства, свидетельства, а не исторический блогерский свист.

Очень сложно, но иначе нельзя.

Юридические и организационные сложности преодолеваются, хотя часто и огромными усилиями, а вот идеологические — никогда. Когда руководитель культурной институции говорит тебе: "И о чем будет ваше мероприятие? Опять про то, что Россия лучшая и всех победила? Только вот без этого, пожалуйста. Мы бы не очень хотели брендироваться с этим". И стоишь оглушенная с трубкой в руке — и едва сдерживаешься. А сдерживаться надо, потому что в культуре без сдержанности нечего делать — тема Победы воспринимается как государственно-пропагандистская, мертвая, кондовая, поэтому ее "не надо". Это если по-честному, а не для отчета. Для отчета все покивают и покажут патриотическое кино.

И не раз за эти полтора года работы проекта то один, то другой участник нашей редакции ощущал на себе испытующие взгляды знакомых — вы блаженные идиоты, которым больше всех надо, или вы решили "подзаработать на теме войны"? Третий вариант часто не приходит людям в голову.

И это настоящая грусть-печаль. Редкие энтузиасты, увлеченные люди, способные годами исследовать самые травматичные, сложные, жестокие темы, связанные с нацизмом, встречаются редко, и общество отвыкло от встреч с подлинным профессионализмом и подвижничеством — при всей огромной востребованности темы. А именно такие нужны остро, как нужны были фронтовики, способные нелицемерно и одновременно деликатно рассказать о войне детям. Именно искренние люди могут рассказать новому поколению военную правду — так, чтобы заинтересовать, чтобы задеть за живое. Но на каждый класс, стрим, модуль, урок их не напасешься. А циники и коммерсанты от истории расскажут так, что детей вывернет от лицемерия. И будет только хуже. Уж тогда им лучше ничего не знать, ограничившись сухой строкой учебника.

Мы делали проект о том, как союзники по антигитлеровской коалиции юридически обоснованно, доказательно, в открытом судебном процессе осудили нацизм. И были уверены, что уж с Западом в этой теме проблем не будет. И сейчас мы как елки обвешаемся партнерствами, коллаборациями, совместными проектами с самыми передовыми европейскими и американскими институциями, изучающими историю нацизма и трибунала, и все вместе еще раз соединимся, теперь уже интеллектуально, чтобы напомнить мертвому зверю нацизма о том, что он убит. Не тут-то было. Все ожидания, идеи, предложения пошли прахом. Каждый за себя — и никто не за Россию.

Мы получали самые экзотические ответы от наших потенциальных западных партнеров. "Какая прекрасная идея, у нас даже есть грантовые программы для подобных тем, напишите нам заявку, срок подачи заявки два года назад миновал, сейчас бы как раз пришло время принятия решений". Или: "Обязательно посотрудничаем, выберите нужные документы и фотографии на сайте и пришлите нам номера, мы вышлем счет". Или: назначенный для коммуникации сотрудник уходит в глухую оборону, рассказывая нам о трудностях своей семейной жизни и невозможности уделять время работе над проектом. И это все в лучшем случае. В худшем и типичном — молчание, игнорирование.

Да и то правда — зачем говорить вместе с русскими про Нюрнберг. Ведь все исторические роли давно распределены. Америка — главный победитель, американский солдат свернул шею Гитлеру. Германия находится в оккупированном состоянии и продолжает каяться перед теми, кого разорила и убивала, — перед всеми, кроме русских. Франция и Англия поддерживают своего главного партнера по Нюрнбергу — США. Россия тут годится только на роль виноватой, каковую, собственно, нам и навязывают упорно, год за годом. Кто-то же должен быть злодеем? Германию на роль злодея уже нельзя, она полностью разоружилась, раскаялась, денацифицировалась, да и НАТО и европейская солидарность не велят. Как сказал мне один наш настоящий западный партнер из Германии, когда мы обсуждали один совместный проект (тоже, впрочем, несостоявшийся): "Вы, русские, исходите в вашем мировоззрении из Победы 1945 года. И в этом смысле Нюрнберг — то, о чем вы хотите и должны говорить. А в Германии исходят из того, что в 90-е победили империю зла, которая угнетала народы уже после Второй мировой войны, и Германия в результате этой победы получила свою свободу". Две разные картины мира. Для нас Победа и Нюрнберг действительно стали началом нового мира, мы так и делим эпохи на довоенную и послевоенную, а у наших партнеров рубежный год, разделяющий эпохи надвое, — 1991-й, год крушения СССР. И это принципиальное различие.

Поэтому мы с нашими героями, сюжетами, открытиями о нацизме, геноциде, Нюрнберге миру не нужны. Рынок смыслов, заслуг, героев уже сложился. Идеологически, исторически, кинематографически, медийно, масскультно все описано и каталогизировано. Русских как спасителей мира никто не ждет.

В США существует Центр Роберта Джексона — институция по изучению и сохранению наследия Нюрнберга. Его Америка много лет делала настоящим супергероем, борцом за идеалы добра и справедливости. Поэтому о нем знает весь мир, а о нашем обвинителе, прокуроре Романе Руденко, не знаем часто и мы сами. На запуске проекта мы радостно припали было к источнику, думая, что проделана классная работа и мы сможем многое почерпнуть, не копая сами. Многое уже сделано до нас. И это верно. Работа проделана гигантская. Для Америки. Интересные материалы, большой архив, сведение звука и видео в единые треки, дающие представление о происходящем в зале суда. Раньше отдельно снимали картинку и отдельно писали звук. И для получения современного эффекта съемки надо соединять два источника в один — воспоминания, фото, хронологию процесса. Какое совпадение, а мы ведь решили делать рубрику "Хронотоп", следуя за логикой процесса день за днем.

Нырнула вглубь американской исторической реальности. Решила не мелочиться и сразу пойти по ключевым точкам, одна из главных — допрос Геринга Романом Руденко, который позволил загнать нациста в угол и вынудить его признаться в совершенных преступлениях. И что же стоит в хронологии Центра Джексона в этот день? А ничего. Его просто нет, такого события. Идеальный способ настройки. Не надо врать про историю, можно ее просто забыть. И все — на зачищенном от заслуг советских участников процесса поле будут сиять только американские достижения.

Метод работает идеально и производит патриотов Америки из наших людей до сих пор, исправно и с превышением плана. А кто виноват? Ну уж точно не американцы. Ведь это мы не создали свой аналогичный институт, не ведем его работу и не выкладываем результаты на разных языках, не учим студентов в России на материалах Нюрнбергского процесса — правоведов, переводчиков, историков. А они своих учат. И чужих учат. Так кто виноват, кроме нас самих? Победителей, которые из скромности решили не настаивать на своих заслугах тогда, и в 1945/46-м упустили прекрасную возможность не промолчать. Недостаточно занимаясь пропагандой своих побед и достижений, мы в итоге были вынуждены реагировать на ложь, оскорбления и обвинения в адрес советских солдат и полководцев. Вместо того чтобы ставить памятники своим освободителям в Освенциме, мы вынуждены защищать от надругательств те, что стоят на главных площадях европейских столиц. И не защитили.

Русские не рассказывали о своем Нюрнберге не только Западу и Востоку, но и самим себе. После завершения суда эту тему не очень-то любила и советская официальная пропаганда, по многим причинам. Возможно, потому, что трое нацистов были признаны невиновными и отпущены (а это был удар по позиции СССР, хотя они были потом осуждены по другим процессам). Возможно, потому, что тема огромных жертв — а именно в Нюрнберге обсуждался уровень и масштаб насилия нацистов над советскими людьми — была болезненна и указывала на цену Победы. Из 27 миллионов погибших большинством были не воины, а мирные жители, что ставило неизбежные вопросы к власти. Почему допустили? Только сейчас, спустя столько лет тема геноцида звучит уже без стеснений и экивоков, только сейчас вскрываются многие расстрельные рвы, открываются старые документы и заводятся новые уголовные дела о нацистах и их пособниках. Сейчас, когда большинство из них уже ушли в мир иной и наказывать некого.

Вопрос: ну а почему молчали? Возможно, потому, что огромное количество пособников было на территории Белоруссии и Украины, это были советские граждане, те самые бандеровцы, которые с тех пор ведут войну с Россией. Не хотели бередить.

Тема геноцида и участия в нем советских же граждан была болезненна и опасна как открытая рана — ее постарались как можно быстрее зашить наживую и не отворять. Сосредоточившись на теме Победы, героев, защитников. Но без злодея нет героя. Без зла величие подвига невозможно понять.

Мы несколько раз слышали: а зачем вы рассказываете о нацистах, о плохих? Расскажите лучше о героях. Но если имена злодеев — табу, то кого победили те самые великие наши деды, наши гераклы и тесеи, которые теперь в мраморе памятников в музеях или на кладбищах? Без злодея нет героя — и без героя нет злодея.

Для этого мы и вглядываемся близко в зло, чтобы ужаснуться ему, отпрянуть и убедиться, что мы на правильной стороне. На нашей выставке в музее эти лица со списками их преступлений и страшными словами их последней присяги Гитлеру — нераскаявшиеся нюрнбергские преступники, казненные, но даже перед петлей сохранявшие верность своей идеологии и своему вождю. Именно с такими убежденными злодеями пришлось воевать нашим предкам. Как было справиться с ними, такими сильными, умными, жестокими, так искренне и технично ненавидящими нас и выстраивавшими идеальную машину нашего уничтожения? Никто не смог, вся Европа полегла, а наши предки смогли.

Осознать их величие, можно только осознавая масштабы зла и не щадя себя. Чтобы понять Победу, приходится входить в пространство огромной боли. А это уже риски, персональные. Почему празднование Дня Победы вызывает порой такое чувство протеста у юных? Потому что они видели только парад, но не видели кровавых рек, которые были остановлены победителями. Без боли нет избавления от невежества и цинизма. Рассказывать о Победе новым поколениям теперь придется через историю не только героев, но и жертв войны и виновников ее. Вот так, по классике: жертва, виновник, спаситель. По законам человеческой и медийной драматургии. И все делать честно.

Почему же не делали раньше? А раньше и незачем было. По умолчанию все знали, что такое война. Победители — все были живы. Кому объяснять? Трагедия только что завершилась. И после ее финала — в Нюрнберге — нужно было строить мирную жизнь. После ужасающей, чудовищно кровавой войны невозможно было говорить о ее жертвах каждый день, иначе мира не построишь. Да и кому говорить? Если все всё знали: и вернувшиеся с фронта, и те, кто был в тылу, и те, кто был в оккупации. В каждой семье свое болело. Именно об этом не любили говорить фронтовики — болело. Не потому, что стыдились Победы или боевого пути, но потому, что невозможно было еще и говорить об этом. Нюрнберг же вытаскивает тему жертвы и боли. Оказывается, так и не избытой до конца. И потому с этой темой слишком сложно иметь дело.

Не все выдерживали наш большой редакционный поход. Личные обстоятельства, дела, новые ситуации — любая команда меняется по мере приближения к цели. Путь вообще меняет нас. Но иногда происходили и вовсе необъяснимые истории, когда мы не могли преодолеть внезапно возникшего недопонимания. Препятствия и проблемы возникали на каждом шагу. Похоже, это не преувеличение — с темой нацизма на личном уровне очень сложно иметь дело. Она токсична, она опасна для многих аспектов жизни — страдают здоровье, карьеры, дружбы. Кое-какие потери мы до сих пор оплакиваем. Но наросли и новые друзья, помощники, союзники.

Главное открытие, которое может обескуражить, но и вызвать желание не сдаваться: а ничего не закончилось. Тема фашизма устроена невероятно коварно — о ней, с одной стороны, надо напоминать чуть не каждый день, с другой стороны, от частого напоминания зарастают цинизмом уши. Тупик. И потому так удобно идеологическим спекулянтам всех мастей говорить: ой, ну сколько уже можно про эту вашу Победу — спустя 76 лет... Увы, можно столько, столько нужно. У этой темы нет времени в привычном понимании. Оно не уходит, не утекает, не перестает. Как монахи читают за мир свои молитвы неусыпно, так и мы обязаны произносить, снимать, писать, думать о нацизме постоянно, приговаривая его каждый день к пожизненному — и без права помилования. Так сложно и мучительно устроена эта работа.

И каждый новый циник и неонацист возникает там и тогда, где эта работа не сделана.

Самое важное — когда сквозь пелену недоверия, усталости, равнодушия проглядывает живой интерес людей. От нынешних молодых ребят требуется куда больше интеллекта и душевных сил, чтобы понять, что такое Победа, продираясь через толщу равнодушных взрослых или казенную неудачную пропаганду. И это золотые дети. Я их видела, они есть, значит, все не зря.

Закрыв проект, мы не снимаем с себя обязательств — вот что самое сложное. Нельзя проснуться на следующее утро после Нюрнберга и забыть о нем. Мы же, собственно, именно это хотели поведать миру, напомнив о главном событии в истории XX века. Теперь каждому участнику команды проекта с этим жить — обдумывая, какие нужно и можно делать шаги в мире, который обязан Победе и Нюрнбергу, но предпочел об обязательствах забыть.