Участник штурма больницы в Буденновске: На простынях было написано кровью «Не стреляйте»

25 лет назад, 14 июня 1995 года, банда Шамиля Басаева захватила в заложники свыше полутора тысяч жителей Буденновска. Небольшой городок Ставропольского края на пять дней превратился в ад. Это был первый крупный теракт в истории современной России, который унес жизни 165 человек.
Захват заложников в Буденновске до сих пор остается предметом ожесточенных споров: узников, в том числе рожениц и младенцев, держали в нечеловеческих условиях несколько суток, а террористам в итоге удалось уйти. Подполковник ФСБ в отставке, президент Союза «Офицеры группы Альфа» Алексей Филатов знает о событиях тех дней не понаслышке — тогда, в июне 1995, он был в числе тех, кто штурмовал захваченную больницу в Буденновске.
ТАСС / Величкин Сергей / Малышев Николай
Как этот теракт изменил сотрудников спецслужб, почему Буденновск выделяется среди других трагедий, и какие уроки извлекла Россия из тех страшных событий — Алексей Филатов рассказал в интервью Федеральному агентству новостей.
alfafilatov.com / Официальный сайт Алексея Филатова
— Вы участвовали не в одной спецоперации, прошли Чечню. Чем Буденновск отличается от всего остального — не менее страшного, — что произошло в конце прошлого века.
— Операцию с такой плотностью огня можно сравнить со штурмом дворца Амина (спецоперация по захвату дворца «Тадж-Бек» в районе Кабула в 1979 году. — Прим. ред.). Но офицеры, которые принимали участие в обоих операциях, сказали, что плотность огня в Буденновске была на порядок выше. Похожая трагедия произошла в 2004 году, когда шла операция по спасению заложников в Беслане. То же самое, в общем-то: под пулеметным огнем наши офицеры заплатили своими жизнями за то, чтобы спасти хотя бы часть заложников.
Я был потрясен тем, что увидел в Буденновске.

Это как кадры: в начале боя я увидел привязанных и стоящих в окнах заложников.

Из-за их тел, из-за их спин террористы — автоматчики и пулеметчики, снайперы — вели по нам прицельный огонь, причем с расстояния 30 метров. Это было похоже практически на расстрел. Мы заплатили тремя жизнями и 20 ранеными.
ТАСС / Величкин Сергей / Малышев Николай
— Мы пытались связаться с теми, кто был тогда в заложниках. Они не очень хотят вспоминать произошедшее…
— Я могу их понять, достаточно плотно общаюсь с некоторыми из них. Когда я проводил свое расследование, которое оформилось в книгу, мне удалось взять интересное интервью у заложника, который кроме того, что был в больнице, вызвался потом добровольцем и поехал в автобусе до Чечни. Я разговаривал с главным хирургом больницы, который героически работал в период захвата заложников, оперировал раненых. Мне удалось поговорить с руководителем операции Сергеем Степашиным, который в результате этих трагических событий подал рапорт и ушел. Мне удалось поговорить со своим командиром Александром Гусевым. Мне удалось найти чеченца, который воевал на стороне Шамиля Басаева, и выслушать его «правду». <…> Никому из них не хотелось возвращаться к этим событиям. Заложники говорили, что никто их честно не публиковал.
— А как с этими воспоминаниями живется вам? Не бывает такого, что хочется просто выкинуть из головы и забыть?
— Это ужасное событие, и вспоминать его… По нашему подразделению могу сказать: мало того, что мы кого-то потеряли убитыми, кто-то не смог после тяжелых ранений вернуться на службу.

Кто-то подался в религию после того, что увидел. Кто-то, что греха таить, на стакан присел. Кто-то просто рапорт на увольнение написал, потому что не смог после этого события продолжать службу.

Для всех, кто участвовал, это была серьезная психологическая травма.
Меня очень сильно волновало, почему в итоге получилось так: нам отдан был приказ, — у нас не было и тени сомнений, не было страха, это была наша работа, — но выполнить его, освободить всех заложников, нам не удалось. Меня это, честно сказать, очень угнетало все эти годы. Я много раз ездил в Буденновск, много раз общался с участниками этих событий, заложниками, врачами. Со своими товарищами пытался восстановить картину и понять. Я считаю, что мне это удалось, и какой-то камень с души упал. По крайней мере, я хотя бы понял, что мы не зря штурмовали, не зря потеряли офицеров. Это было не напрасно.

Я считаю, что выполнить приказ дословно — освободить всех заложников — не представлялось возможным. Его можно было выполнить, только убив основную часть заложников. Но это операцией по освобождению не назовешь: вначале убить, а потом освободить.

ТАСС / Величкин Сергей / Малышев Николай
— Как вы воспринимали то, что Басаеву тогда дали уйти?
— Я считаю, что это большая ошибка и самый большой просчет после того, как дали команду на штурм. Как сейчас оказалось, практически боевики попросили прекратить бой и согласились вести переговоры <…> только после того, что были обескровлены.

Этот боевик, с которым я говорил, рассказал: когда они уезжали в автобусах, набивали свои ранцы стройматериалами. Чтобы мы думали, что они уезжают с патронами. Мало того, что часть боевиков погибла — у них в принципе нечем было воевать.

Я считаю, что мы совершили самую большую ошибку: не нашлось политической, прежде всего, воли на то, чтобы Басаева остановить и не дать ему вернуться со своей бандой в Чечню. <…>

Более профессионального, энергичного и удачливого предводителя бандформирований, чем Басаев, в Чечне не было.

Я думаю, что, не дав ему уйти тогда, мы могли бы сохранить десятки тысяч жизней. Потому что эти теракты, «Норд-Ост» и Беслан, изменили наш народ, и мы 20 лет активно воевали и боролись с терроризмом.
ТАСС / Величкин Сергей / Малышев Николай
— Вы говорили, что Буденновск изменил ваших сослуживцев. А как он изменил вас?
— То, что я увидел, меня здорово потрясло. Романтичные представления молодого человека о войне, добре и зле стали претерпевать серьезные изменения. Я, по крайней мере, понял, что такое настоящая война. Она не бывает хорошей, не бывает справедливой. Все, что называется словом «война» — это для всех очень плохо. Началось какое-то подсознательное изменение. Мне постепенно стало некомфортно участвовать в боевых операциях — другое понимание войны формировалось. Не сразу. Могу сказать, что я и во второй чеченской участвовал, и в других операциях. Но отношение сильно поменялось.

То, что я там увидел… Этих привязанных заложников. Вот этот стон, который раздавался во время штурма: «Солдаты, не стреляйте!». Эти выброшенные белые простыни. На простынях было написано кровью «Не стреляйте». Это неизгладимое впечатление произвело на меня и моих сослуживцев.

Вернувшись уже в парадном мундире в 2008 году в Грозный и в Гудермес, с медалями и орденами, я говорил перед чеченцами: «Мир можно сотворить только добром, но никак не войной».
— Оглядываясь сейчас на четверть века назад, чем стал Буденновск для России? Какие уроки мы извлекли?
— Эти события не давали покоя 25 лет. Потому что они были очень трагическими. Это во-первых. Очень много людей погибло. Во-вторых, мы не достигли желаемого результата. К сожалению, Басаев вместе со своими бандитами, которые остались живы, благополучно покинул Буденновск.

11 лет потребовалось, чтобы найти и нейтрализовать Басаева, и до сих пор продолжаются поиски остальных участников бандформирования 95-го года.

Мало того, что это был первый подобный террористический акт — я бы сказал, что по изощренности и подготовленности таких терактов, наверное, еще не было. Сравнивают с «Норд-Остом» и Бесланом, но в Буденновске боевиков было много больше — более 165 человек, все они прошли школу не теоретическую, а практическую. У них были навыки ведения боя, все они были «обстреляны». При этом было большое количество заложников — такой вот живой щит.
ТАСС / Величкин Сергей / Малышев Николай
Я считаю, что выводы были сделаны как властью, так и руководителями силовых структур. Все это привело к тому, что через три года возник первый боевой кулак – Центр специального назначения Федеральной службы безопасности в 1998 году. И в 1999 году, когда Басаев вместе с Хаттабом (террорист Амир ибн аль-Хаттаб. — Прим.ред.) пришли в горные районы Ботлиха, чтобы развивать «свою тему», их встретили профессионально обученные, готовые люди. К сожалению, все это превратилось в серьезную, настоящую войну. В этой борьбе с терроризмом наше государство потеряло очень много людей, произошло большое количество терактов: и подрывы домов, и «Норд-Ост», и огромная трагедия в Беслане.
Но сейчас, через 25 лет, могу сказать вот что. В те годы, с 1996 по 1999, количество терактов доходило до нескольких сотен в год. Мы с тех пор научились не просто бороться «по горячим следам», как это было в «Норд-Осте», Беслане, Буденновске, а научились «профилактировать» террористические движения. Буквально несколько дней назад мы слышали, что в Симферополе обезвредили террористическую группу, которая хотела устроить подрыв и дестабилизировать обстановку в регионе. Чаще мы теперь работаем по профилактике, а введенный режим КТО, поимка и нейтрализация террористов проходят бескровно для гражданских лиц.
Можно сказать, что выводы сделаны правильные.

За эту учебу мы заплатили большой кровью и человеческими жизнями.

Но тот теракт поменял наше сознание, осознание подходов борьбы с террористами. В оправдание можно сказать, что наша молодая Россия 25 лет назад была совсем не той Россией, что сейчас. Она существовала практически на обломках СССР, силовые структуры были разгромлены в результате развала, их пришлось собирать по крупицам и возрождать традиции. Так водится, что на то, чтобы что-то разбить, требуются считанные дни, а на то, чтобы создать, — годы и десятилетия.