Встречи с засекреченными

Журналист и писатель Николай Долгополов о тайнах советской разведки и опыте общения с нелегалами.
Публикуем интервью с автором книг и публикаций о «бойцах невидимого фронта», сотрудниках Службы внешней разведки КГБ СССР, с которыми Николаю Долгополову довелось встречаться. Кто эти уникальные, легендарные личности?
– Николай Михайлович, вы, один из самых известных спортивных журналистов, в 1993 году вдруг взялись за историю разведки. Как вас допустили к тайнам тайн, спрятанным в самых секретных архивах страны?
– Я никуда из спортивной журналистики и не уходил. До сих пор президентствую в Федерации спортивной журналистики России, а с 2001 года – вице-президент Международной ассоциации спортивной прессы, куда входят более 150 стран, и, кстати, до меня никто так долго не занимал этот пост. Ещё я председатель Комитета Фэйр Плей при ОКР и вице-президент Международного комитета Фэйр Плей, а ещё вхожу в исполком Федерации фигурного катания. Однажды главный редактор «Комсомолки» Владислав Фронин вызвал меня: «Звонили от Примакова, он создаёт в Службе внешней разведки пресс-бюро и хочет, чтобы там был аккредитован человек из нашей газеты, а ты как раз подходишь под его требования». Их у Примакова было четыре. При СВР должен быть аккредитован мужчина, знающий иностранные языки, хорошо владеющий пером и никогда не работавший в спецслужбах. Последнее условие Примаков подчёркивал особенно: он понимал, что человека зависимого начальство загоняет в три минуты, а ему нужен был незамутнённый субординацией журналистский взгляд на работу разведки.
– И вы согласились?
– И я согласился. Поехал в Колпачный переулок, там тогда размещалось пресс-бюро СВР, представился Юре Кобаладзе. Оказалось, мы с ним заочно знакомы: я читал и слушал по радио его репортажи из Англии, он – мои из Франции. «Нужен материал к 90-летию разведчика-нелегала Абеля, – сказал Кобаладзе. – Слышали о таком?» Конечно, слышал, ведь Абель впервые появился на экране ещё в фильме «Мёртвый сезон», и тогда, в 1968 году, это была настоящая сенсация. Юра вручил мне огромную папку – по этим материалам я и должен был писать статью о легендарном разведчике, умершем в 1971 году. Замшелые статьи, пыльная папка... На следующий день я попросил организовать мне личную встречу с людьми, знавшими Абеля. Юра только развёл руками: «Это невозможно, они же все засекречены!» Но потом умница Кобаладзе предложил изложить мои просьбы в письме от редакции на имя Примакова. Конечно, было мало шансов на удовлетворение моих довольно нахальных требований. Но через два дня Примаков поставил на письме резолюцию – «Помочь», только вычеркнул пару совсем уж недостижимых пунктов. После этого меня познакомили с начальником Абеля, с его дочерью Эвелиной Вильямовной и даже с полковником, который не без оснований считал себя продолжателем дела Абеля.
– У вас ведь случилась ещё и связанная с этими статьями встреча с «атомным» разведчиком-нелегалом?
– Вышло так, что вместо одного материала я написал целых три, они шли в «Комсомолке», была масса откликов, читатели требовали продолжения. И вот как-то секретарша мне говорит, что в редакцию звонит какой-то человек и просит встречи, а она меня бережёт, не соединяет. Я только руками всплеснул. Это был будущий Герой России, полковник внешней разведки Владимир Борисович Барковский, добывший для нас в Лондоне секреты атомной бомбы. Позже он стал одним из героев моих книг «Они украли бомбу для Советов», «Легендарные разведчики». Он сказал мне: «Николай Михайлович, мне очень понравились ваши статьи и книги о разведке, но всегда помните, что вас читают и профессионалы, а они видят ошибки, которых не замечает обычный читатель». И предложил объяснить некоторые вещи, касающиеся «атомной» темы. Мы встречались у меня дома по воскресеньям – Владимир Борисович играл в теннис на Петровке и потом приезжал к нам. Жена приносила чай и пирожки – и он часами рассказывал и рассказывал. Иногда, правда, предупреждал: «Писать об этом не стоит, просто вы должны это понимать».
– Вам повезло познакомиться и со связником Абеля?
– Когда я готовил статьи про Абеля, мне сказали, что его связник уже умер. Я так и написал. Но потом оказалось, что он жив, это был полковник Юрий Сергеевич Соколов, и мы с ним общались долгие годы. Он был инженером, занимал довольно высокие посты в международной организации и последние годы служил в Вене. Он походил на интеллигентного седовласого актёра-красавца, любил читать свои стихи и знал, кажется, все языки мира. Потом меня познакомили с американцем Морисом Коэном, заполучившим для нас чертежи атомной бомбы. По-русски он едва говорил, хотя жил в СССР с 1961 года, и ему было приятно беседовать со мной на английском. Вначале я назвал его «мистер Коэн», и он сразу встрепенулся: «I’m comrade Cohen!» Мы встретились только один раз, зато проговорили четыре с половиной часа. Конечно, и он далеко не всё мне рассказывал. Как-то я спросил: «А кто это – агент Персей?» Коэн глянул на меня строго и на ломаном русском ответил: «Его знай в нашей разведке три человек, а больше никто и никогда». Только лет через семь после долгих поисков я узнал, что Персей – это 19-летний американец Тет Холл, передававший чертежи бомбы через жену Коэна Лону.
– А ещё вы долгое время общались и с выдающимися разведчиками, супругами Вартанян?
– Мы не просто общались, мы сблизились. А началось всё с фильма, где в кадре мелькнула на пиджаке Звезда Героя Советского Союза и ещё – руки. Мне почему-то показалось, что это руки восточного человека. Вскоре меня пригласили для вручения литературной премии СВР, я получал её вместе с двумя офицерами этой службы. Вручал премию директор СВР генерал армии Трубников. В конце награждения Вячеслав Иванович привычно спросил, есть ли какие-то просьбы. Офицеры дуэтом ответили: «Никак нет!» А я – вспомните одно из требований Примакова к освещению славных дел разведки – сказал: «Есть просьба». За спиной Трубникова стоял генерал, отчаянно мне сигнализировавший – мол, не надо, какие просьбы?! А я говорю: «Видел документальный фильм, нельзя ли узнать, о каком Герое Советского Союза там шла речь?» Трубников кивнул: «Да, просьба интересная. А вы думаете, это восточный человек?» Я отвечаю: «По его рукам мне показалось, что восточный». Когда мы вышли из кабинета директора, в приёмной меня упрекнули: мол, поставил директора в неловкое положение, потому что просьба невыполнима. Но вскоре из СВР позвонили: «Ваша просьба удовлетворена. Геворк Андреевич Вартанян и его супруга Гоар Левоновна готовы с вами встретиться, мы сообщим, когда они вас будут ждать». Приехал в назначенное время в тихий переулок, на пороге – Гоар Левоновна и Геворк Андреевич, и так началось наше долгое общение.
Геворк Андреевич сразу меня подбодрил: «Думаю, наша первая встреча не будет последней». И обратился к жене: «Гоар, где мы посадим гостя?» Она тут же распорядилась: «Ты, Жора, сядешь здесь, Николай – здесь, а я – здесь, чтобы мне легче было подавать наши любимые блюда». В таком порядке мы всегда и садились, когда я приходил к ним в гости. Сразу скажу, готовила Гоар Левоновна прекрасно, а её фирменным блюдом была долма. Вартаняны знали, что я предпочитаю вино, и на столе всегда стояла бутылка хорошего сухого красного, но Геворк Андреевич говорил: «Мы же армяне!» – и ставил ещё и бутылку армянского коньяка. Выпивали по рюмке во время разговора и рюмочку на посошок. Это был очень гостеприимный, тёплый дом, и ты как-то забывал, что эти радушные хозяева – уникальные, гениальные разведчики, почти всю жизнь прожившие вдали от Родины.
– Вартаняны рассказывали далеко не обо всех своих «командировках»?
– Я написал только о том, что они сочли возможным. Гоар Левоновна обычно молчала, но, когда Геворк Андреевич увлекался, тихо говорила: «Жора, а разве об этом можно?» Вартанян коротко отвечал: «Об этом можно». Он всегда читал мои материалы вслух, Гоар сидела рядом, кивала головой – мол, всё верно. Когда Вартанян видел что-то не то, ставил галочку, и потом мы возвращались к этим галочкам, вместе решали, как быть. Однажды он рассказал любопытный эпизод. В статье я высказал свои предположения, где это было, и угадал. Но Вартанян вычеркнул этот абзац из статьи, и я удивился: «Геворк Андреевич, но вы же сами сказали, что я правильно угадал!» Он улыбнулся: «Если угадали вы, может угадать и тот, кому не надо угадывать». Он пользовался непререкаемым авторитетом среди коллег-нелегалов, и, несмотря на внешнюю мягкость, это был, что называется, человек со стальным стержнем, умевший жёстко отстаивать свои взгляды. В его жизни были потрясающие эпизоды. Например, Геворк Андреевич летал в США из Европы на самолёте командующего силами НАТО в Европе адмирала Тейлора! Наш разведчик-нелегал – на самолёте американского адмирала!
– До вас о разведке много писал и ныне покойный Теодор Гладков...
– Мы дружили, несмотря на разницу в возрасте. Теодор Кириллович очень плодовитый писатель, у которого была возможность встречаться со своими героями, изучать их биографии по документам, к которым нет доступа. Я многое у него перенял, и прежде всего – привычку скрупулезно точно описывать все детали. Некоторые говорят, что я «принял эстафету от Гладкова», – это не так, у меня своя «эстафетная палочка». Но прекрасный человек и писатель Теодор Гладков и сегодня остаётся для меня первым номером, настоящим бытописателем разведки и примером того, как надо писать о разведчиках.
– Как бы вы назвали жанр, в котором пишете?
– Хороший вопрос! Я бы навал это «жанром откровенности». Это не совсем публицистика, а скорее откровенное повествование в недокументальной, но доверительной, правдивой форме. Некоторые разведчики говорили – вы, Николай Михайлович, шагаете след в след за своими героями. А для меня это самый большой комплимент.
– В главе о разведчике-нелегале Юрии Шевченко вы назвали его «человеком в берете». Почему?
– Потому что тогда ещё нельзя было называть его имени. Шевченко действительно всегда ходил в берете, и я однажды пошутил: «Вы, Юрий Анатольевич, прямо как француз!» А он рассмеялся: «Николай Михайлович, так я же и есть француз!»

– Нет, это было не «вхождение в образ», это был именно он, но другой. Всё же разведчик-нелегал – не актёр, он не играет роль, он именно становится другим. Потому что если человек «входит в образ», он может и ошибиться, а в работе нелегала любая, даже самая мелкая ошибка может оказаться роковой. «Я жил той жизнью, это была моя жизнь, и я становился другим», – говорил Юрий Анатольевич. Мне рассказывала Гоар Левоновна Вартанян, что и она долго не могла отойти от своей прежней жизни. Даже возвращаясь в московскую квартиру, прежде чем войти в свой переулок, приблизиться к подъезду, она «проверялась», нет ли за ней «хвоста», и «фотографировала» всех прохожих, шедших впереди или сзади. Геворк Андреевич смеялся: «Гоар, что ты делаешь?! Мы же в Москве!» А она отвечала: «Жора, я ничего не могу с собой поделать, привычка».
– У вас был ещё один герой книги о легендарных разведчиках – один из руководителей нашей внешней разведки Юрий Дроздов. Вы общались с ним?
– Да, мы множество раз встречались. Генерал-майор Дроздов долгие годы возглавлял Управление нелегальной разведки Первого Главного управления КГБ СССР. Юрий Иванович мне многое рассказывал, объяснял, ведь с 1979 по 1991 год он был начальником моих героев. Без него было бы трудно. Кстати, когда Дроздов был оперативным работником в Берлине, он как-то сыграл роль «кузена» Абеля, поскольку хорошо говорил по-немецки.
– Вы открыли ещё одну легендарную личность, Алексея Козлова – полковника-нелегала и Героя России.
– Это был уникальный разведчик! Козлов работал в том числе и в странах, с которыми у нас тогда не было дипломатических отношений, и о том, что он делал в некоторых из них, до сих пор нельзя рассказывать. Он был первым, кто в конце семидесятых доказал, что в ЮАР есть ядерная программа и там с помощью израильских учёных создана и испытана урановая бомба. После того как Козлов передал Москве эту информацию, были усилены международные санкции против ЮАР, способствовавшие падению режима апартеида. А Козлов, которого выдал предатель Олег Гордиевский, был арестован спецслужбами ЮАР и с 1980 по 1982 год провёл в Претории, в страшных южноафриканских застенках, где его пытали. Козлов не сказал ни слова. Алексея Михайловича обменяли на десятерых западногерманских разведчиков, арестованных в СССР и ГДР, и одного офицера армии ЮАР, захваченного по нашей просьбе кубинскими друзьями в Анголе. Советские спецслужбы переправили юаровца в Берлин, где и произошёл обмен в мае 1982 года. А через некоторое время Козлов опять отправился нелегалом за рубеж. Юрий Дроздов и Маркус Вольф, бывший шеф внешней разведки Министерства внутренних дел ГДР – враги называют её «Штази», – подтвердили мне, что это единственный случай в истории разведок мира, когда нелегал после ареста и обмена вернулся к нелегальной работе.
– Вам довелось лично общаться и с Маркусом Вольфом. Он никогда не сомневался в правильности своего выбора?
– Нет, сомнений у него не было. Но Вольф очень обижался на наших высших руководителей, которые не приняли его, когда Маркус бежал из Германии и пытался пересидеть тяжёлое время в России. А в Москве ему сказали, что «сейчас неподходящая международная ситуация», и Вольфу ничего не оставалось, как возвращаться домой. А там его ждал суд. Потом Вольф говорил мне: «Хорошо, что у вас с 2000 года у власти другие люди». Он стал хорошим писателем и передавал мне в Москву свои книги с дарственными надписями. Я ему – свои и всегда подписывал их – «Генералу Вольфу». Вот так мы и «переписывались книгами». Но звонить я не решался, чтобы не подставлять его, – думаю, Вольфа всегда «слушали». Это был очень интеллигентный человек, он прекрасно говорил по-русски и просил называть его Мишей, но я, конечно, никогда его так не называл, всё-таки он был намного старше.
– Недавно в «Молодой гвардии» вышла ваша книга «Из блокнота Долгополова: от Франсуазы Саган до Абеля». Это можно считать мемуарами?
– Это и есть мемуары. Мне говорили, что читатель эти воспоминания не примет, что он привык к моим книгам о разведчиках, которые легко раскупаются и выдерживают аж до семи изданий. Но генеральный директор «Молодой гвардии» Валентин Юркин поддержал меня, за что я ему благодарен. В книге я писал не о себе, а о людях, которых довелось повидать в жизни. Многих знал с детства. В нашу квартиру на улице Горького часто приходили знаменитости, которых, правда, я воспринимал просто как друзей отца: Любовь Орлова с Александровым, Эмиль Гилельс, который был для меня «дядей Милей», Борис Ливанов, Галина Уланова, сын Шаляпина Борис, «начальница» ансамбля «Берёзка» Надежда Надеждина. У нас бывали «цирковые», основатели известных династий Владимир Дуров и Эмиль Кио, Ирина Бугримова, великие клоуны Карандаш и Олег Попов. Вот вам история. Как-то, когда я уже работал в «Комсомолке», вечером в редакции был полный аврал, я сидел в типографии, и тут звонит отец: «Передайте Долгополову, чтобы срочно ехал домой!» Ну, думаю, что-то случилось! Приезжаю, а отец говорит: «Мы с Николаем Александровичем не могли открыть бутылку «Цинандали», но уже открыли, так что можешь возвращаться в редакцию». Это они не могли открыть бутылку с Николаем Бенуа, сыном художника Александра Бенуа...
Прямо под нами, на шестом этаже, жил Николай Эрдман. Они познакомились с отцом на съёмках «Весёлых ребят» в Гаграх в 1933 году, там Эрдмана вместе с другим сценаристом, Владимиром Массом, арестовали за «политические» стихи и дали три года ссылки. Николай Робертович тайком от жены, тёти Наташи, балерины Большого театра, приходил к нам с бутылочкой, и они часами разговаривали с отцом. Помню, Эрдман рассказал, как в ссылке сотрудники НКВД заставляли их переносить снег с одной стороны улицы на другую. И так – по восемь часов в день. Для людей творческих, думающих, это было худшим наказанием, такая бессмысленность их просто убивала.
В книге я написал и о Чернобыле, и о своей работе во Франции и в шахском Иране. Необычнейшая страна! На центральных улицах – девушки в мини-юбках, а чуть отойдёшь в сторонку – все женщины закутаны с ног до головы. Даже нас, мужчин, предупреждали, чтобы мы не вздумали заходить в некоторые районы в шортах. Мой товарищ Володя Кокурин однажды спас тонущего ребёнка, а родня этого ребёнка едва за это Володю не линчевала – иранцы говорили, что он помешал Аллаху забрать их дитя к себе.
– У писателя и журналиста Николая Долгополова есть собственный девиз?
– Какого-то отлитого в твёрдую формулу девиза у меня нет. Но однажды мудрейший Геворк Вартанян сказал: «Надо просто работать, а придёт ли к тебе когда-нибудь известность и слава – наверное, не так уж и важно». Так что, если хотите, это и есть мой девиз – надо просто работать.