Наши в Швеции. Хороша ли жизнь вне Родины и кто возводит воздушные замки?

Начиная с 2000 года 18 декабря по предложению ООН отмечается Международный день мигранта. В истории России было несколько волн, которые влекли за собой расставание людей с Родиной. Так было и на рубеже 90-х, после падения Берлинской стены и развала соцлагеря. На западный берег приплыли сильно разнящиеся между собой люди. По общественному положению, возрасту, роду занятий, национальности.
Часть где-то осела, кто-то стал кочевать, многих волна откатом смыла назад – цепляться было не за что и незачем. Если в доперестроечные времена советских переселенцев на Западе сочувственно приветствовали, то после распада СССР интерес к ним подыссяк, если речь не шла о крупных общественных фигурах или «агентах» КГБ, которые могли что-то предложить прагматичному Западу.
Каков же ныне русскоязычный народ в Швеции? На Западе, кстати, издавна принято русских, украинцев, белорусов, даже прибалтов и кавказцев подводить под категорию «русские». Правда, в последние годы это правило утратило привычные контуры по политическим причинам, хотя на «старожилов» не повлияло. Кто поддерживал между собой дружеские отношения, тот и поддерживает, и русский язык у «бывших» в ходу.
По данным Центрального бюро статистики Швеции на 2018 год, в королевстве насчитывалось 21 615 постоянно проживающих россиян (родившихся в России). Выходцев из Украины 9924 и 3324 белоруса. К этому числу стоит приплюсовать славян-нелегалов – пара-тройка тысяч.
В целом наших переселенцев можно разделить на четыре подгруппы. Первую объединяет учёба, после которой они остаются здесь на проживание. Во второй те, кто получает работу по контракту: как правило, это классные специалисты. Третья: прибывшие по родственным каналам и заключившие брак уже в Швеции. Наконец, самая непрозрачная подгруппа: нелегалы, приехавшие под видом туристов и оставшиеся на свой страх и риск работать «в тени», а также те, кто просто объявил себя беженцем и ожидает решения по своему делу, которое чаще всего бывает негативным для ходатая. В этой же подгруппе криминальные элементы, цель которых поднажиться на воровстве. Кому-то удаётся, иных отлавливают. В исправительных учреждениях Швеции на 1 октября 2018 года находилось 4393 заключённых. Из них российских граждан всего 30–40 человек.
Большинство новоиспечённых эмигрантов, и это касается не только Швеции, решив попытать счастья без чёткого плана действий, уже в начале пути разочаровываются и отчаливают назад. Дешёвого жилья нет, а то и вообще нет никакого. Работать по-чёрному – только концы с концами сводить. Даже элементарные вещи – звонок по телефону, покупка билета на трамвай – превращаются в пытку из-за незнания языка.
Однако те, кто проходит адаптацию, осваивает язык, налаживает контакты и выправляет необходимые документы, обычно находят место в обществе. В Швеции двоякое представление о выходцах с постсоветского пространства. С одной стороны, многие из местных на уровне подкорки что-то помнят о «русской мафии» и русских мошенниках. Впрочем, это представление уже стёрто невиданным по размаху разгулом преступности, связанной с бесконтрольной иммиграцией из стран третьего мира. С другой стороны, русские зарекомендовали себя толковыми работниками. Строитель ли, станочник, служащий, спортсмен или деятель искусства – чаще всего они отлично работают и во многом даже превосходят коренных жителей. Затратив немало сил на адаптацию, среднестатистический иммигрант и потом делает всё, чтобы закрепиться. Чуть ли не на уровне рефлекса выработана необходимость доказывать и работодателю, и самому себе высокий уровень квалификации. Рядом со шведом, приученным работать на совесть, но не перетруждая себя, такой работник смотрится выигрышно.
Русский знакомый, долго прослуживший в учреждении госнадзора Швеции, говорил мне: «Я руковожу отделом, мне поручают ответственные задания, на зарплату грех жаловаться. Но расслабляться нельзя, я всегда под наблюдением, меня оценивают критически, словно ждут промаха. В лепёшку разобьюсь, а этого себе не позволю!» Словом, состояние постоянного состязания и гонки, перенапряжение, стресс, перегрузки.
На перспективу возвращения «домой» смотрят по-разному. Немало тех, кто изначально видел Швецию как временное пристанище, но, обзаведясь «местом под солнцем», перешёл даже в мыслях в «постоянный статус». Кто-то навещает историческую Родину, кто-то нет. Некоторых тянет назад, другие ностальгии не испытывают. Крупных городов в Швеции мало. Привыкшему к мегаполису переселенцу вялотекущая жизнь может надоесть. Это одна из типичных жалоб русских. Жителю Москвы или Санкт-Петербурга кажутся деревнями крупные по шведским меркам Стокгольм, Гётеборг и Мальмё, не говоря об остальных. Отношения с соседями не очень вписываются в привычные для русских рамки. Да, можно занять соли или отвёртку, но уж точно не принято ни с того ни с сего напрашиваться на чашку чая.
В ряде городов Швеции действуют отделения Союза русских обществ. Активных участников в них обычно около ста человек. Деятельность протекает вяло, хотя в последнее время работа оживилась, чему я, честно говоря, не могу дать внятного объяснения. Но, например, в моём Норрчёпинге стали чаще проходить встречи в рамках русского общества. Кстати, в отличие от других этнических меньшинств, особенно выходцев с Ближнего и Среднего Востока, склонных сбиваться в землячества, русские не тяготеют к тесному общению между собой. Наверное, в том числе из-за хорошей способности к ассимиляции, что давно замечено. К тому же ощутимых культурных различий от шведского социума у российского нет. Любое эмигрантское сообщество или диаспора – проявление инстинкта самосохранения этнического меньшинства. Нашему человеку, ввиду его успешной приживаемости, нет прока в создании искусственных землячеств.
Встречаются и «возвращенцы» – уже из Швеции к родным берегам. Здесь вообще замечен отток населения. Среди покидающих страну людей есть и обеспеченные шведы, и пенсионеры, и иностранцы. Налоговое бремя, давящее на обеспеченных, побуждает искать способы перевода бизнеса в более благоприятные коммерческие условия. Отток подталкивается и политическими причинами, демографической и иммиграционной политикой властей Швеции, создавших по недомыслию сегрегированные районы, где особенно высока преступность.
Я заметил и то, что к поиску «новой жизни» нередко подталкивают разные росказни. Дескать, кто-то отправился в Италию или Грецию на сбор апельсинов. И вот в конце лета готов капитал на покупку недвижимости или новой машины. А какая-то семья уехала в Канаду и чуть ли не через год приобрела виллу с бассейном. Но чем объяснить, что, скажем, многие итальянцы 20–28 лет не могут покинуть отчий дом из-за отсутствия жилья и стабильных доходов? Пусть бы и собирали свои апельсины, раз там такие деньги! Или почему большинство канадцев, как и шведов, живущих на виллах, практически до пенсии выплачивают за них взносы с процентами по займу? Бедными прикидываются, что ли? Ответ: крутые зарплаты выплачиваются только очень крутым специалистам. Иммигрант ли ты, абориген – нет разницы. Источниками же «сказок» являются те, кто лишь поверхностно коснулся жизни страны. Среди «сочинителей» есть и те, кто, не желая осознавать призрачность своих воздушных замков, выдаёт желаемое за действительное.
Вывод прост: лёгкой жизни нет нигде, и тем, кто куёт планы переезда, следует не раз спросить себя, действительно ли это нужно. Если вопрос «как туда попасть» интересует потенциального эмигранта больше, чем вопрос «зачем туда попадать», это первый признак безуспешного начинания. Тем же, кто решился на переезд, необходимо иметь как можно более реалистичное представление о месте пребывания, конкретные цели, резервные планы. И как минимум деньги на билет обратно, чтобы возможное разочарование не превратилось в трагедию.
Константин Чекушкин, писатель, Норрчёпинг, Швеция