Ленин и его письма родным – «Антисемит и русский националист»

Критики Ленина очень часто пытаются выставить Ленина, как человека, который Россию не любил. Не знал русских обычаев. Между тем, чтение писем Владимира Ильича Ленина родным даёт нам возможность самим разобраться насколько справедливы оппоненты вождя мирового пролетариата.
За прошедшее столетие Ленин успел превратиться в памятник, в цитаты, которые советские школьники и студенты переписывали в конспекты, ничего в них не понимая и не желая понимать. Но ведь надо знать реальную, а не придуманную историческую личность.
В эпоху, когда не было соцсетей, интернета и телефона, люди писали друг другу письма. Именно письма дают возможность почувствовать реального, живого человека. Изучаем Ленина по его письмам к родным. Источник: 37 том полного собрания сочинений, который так и называется «Письма к родным. 1893-1922» (ГИПЛ 1957).
В первой статье почитали письма Ильича, посвященные ссылке, во второй – его рассказы о загранице.
В этом материале рассмотрим сразу несколько интересных аспектов.

Деньги

Во многих письмах к родственникам, и особенно к матери, В.И. Ульянов говорит о деньгах. К примеру, во время своей первой поездки за границу (ещё до ареста и ссылки), 29 августа 1895 года он пишет в письме к матери из Берлина:

«К великому моему ужасу, вижу, что с финансами опять у меня «затруднения»: «соблазн» на покупку книг и т. п. так велик, что деньги уходят черт их знает куда».

Будучи молодым человеком, не имея постоянной работы, он не мог себя полностью обеспечить и часто просил М.А. Ульянову ему помочь. Потом, на определенном этапе, проблемы эти, судя по всему, исчезнут. В письмах Ленина к маме и сестрам «тема денег» практически исчезнет, потому, что он начнет получать «партийное жалование» (как пишут в сносках к собранию сочинений). К примеру в письме сестре Анне Ильиничне в Москву из Женевы, 27 октября 1908 года Владимир Ильич пишет:

«Насчет издателя дело, видимо, плохо: получил сегодня известие, что Гранат купил «историю» меньшевиков, сиречь меньшевики там взяли верх. Ясно, что он теперь откажется от издания моей книги. Имей в виду, что я теперь не гонюсь за гонораром, т. е. согласен пойти и на уступки (какие угодно) и на отсрочку платежа до получения дохода от книги, — одним словом, издателю никаких рисков не будет. Насчет цензуры тоже пойду на все уступки, ибо в общем у меня безусловно все легально и разве отдельные выражения неудобны. Жду ответа».

Очевидно, что гонорар за книгу не является для Ленина жизненно важным, и он ради факта издания книги готов на многие уступки.
Через три месяца после этого письма, он вновь пишет сестре Анне, 19 декабря 1908 года, рассказывая о том, как вместе с Н.К. Крупской и её мамой устроились в Париже.

«Мы едем сейчас из гостиницы на свою новую квартиру: Mr. VI. Oulianoff, 24. Rue Beaunier, 24*. Paris (XIV-me). Нашли очень хорошую квартиру, шикарную и дорогую: 840 frs. + налог около 60 frs. да + консьержке тоже около того в год. По-московски это дешево (4 комнаты + кухня + чуланы, вода, газ), по-здешнему дорого. Зато будет поместительно и, надеемся, хорошо. Вчера купили мебели для Маняши. Наша мебель привезена из Женевы. Квартира на самом почти краю Парижа, на юге, около парка Montsouris. Тихо, как в провинции. От центра очень далеко, но скоро в 2-х шагах от нас проводят métro — подземную электричку, да пути сообщения вообще имеются. Парижем пока довольны».

Через два с половиной месяца Ленин пишет сестре с курорта:

«Я сижу на отдыхе в Ницце. Роскошно здесь: солнце, тепло, сухо, море южное. Через несколько дней вернусь в Париж.
Крепко обнимаю маму и всем жму руку. Твой В. У.».

В 1912 году чета Ульяновых переезжает в Австро-Венгрию, в город Краков. Письма, которые Ленин напишет оттуда очень любопытны и раскрывают его, как человека который сильно скучает по России.

1 июля 1912 года.
«Дорогая мамочка! Получил твое письмо с сообщением о поездке по Волге и Каме и с новым адресом. Я как раз тоже должен дать новый адрес. Из Парижа я нынешним летом забрался очень далеко — в Краков. Почти Россия! И евреи похожи на русских, и граница русская в 8 верстах (поездом от Границы часа два, от Варшавы 9 часов), бабы босоногие в пестрых платьях — совсем как Россия».

За годы советской власти Ленина нарисовали пророком, непогрешимым провидцем и лишили всего человеческого. Несколько писем, которые прямо подряд опубликованы в его собрании сочинений, прямо указывают на то, что Владимир Ильич … ошибался! Неверно оценивал возможность начала крупной европейской войны, которая начнется 1 августа 1914 года. Осенью 1912 года он напишет сестре Анне в Саратов:

«Мы живем здесь лучше, чем в Париже, — отдыхают нервы, больше работы литературной, — меньше склоки. Надеюсь, легче будет и нам повидаться, — если не будет войны, в которую я верю мало».

Той же осенью 1912 года Ленин пишет и сестре Марии:

«Здесь все полно вестями о войне, как впрочем, видно и из газет. Вероятно, придется уехать в случае войны в Вену (или даже в тот город, где мы виделись последний раз (Ленин имеет ввиду Стокгольм – Н.С.). Но я не верю, что будет война».

Наконец, 21-22 декабря 1912 года Владимир Ильич отправляет послание матери:

«Переселяться мы не думаем: разве война выгонит, но я не очень верю в войну. Поживем — увидим».

Сам факт, что в собрании сочинений Ленина никто не пытался скрыть факт его ошибки в оценке вероятности начала войны, стоит дорого. Да и была ли сама ошибка? Ленин пишет маме, пишет сестрам, зачем их беспокоить? Лучше написать – войны не будет, не верю!
Кроме того, хочется отметить, что термин «хороший политик» заключается не в том, чтобы «угадывать» процессы, на ход которых он никак не может влиять, и которые происходят на вершинах мировой пирамиды. Хороший политик умеет использовать имеющиеся у него возможности, для того, чтобы оседлать «ветер истории». И в этом Ленину, безусловно, равных нет. Когда он получил власть, взял власть, тогда стал игроком мирового уровня и направил развитие человечества туда, куда никому до этого не удавалось направить.
12-13 мая 1913 года, менее чем год и три месяца до начала Первой мировой войны, Владимир Ильич пишет сестре Марии в Вологду:

«Дорогая Маняша! Кажется, я перед тобой (а перед Марком Тим. уже наверное!) в долгу. Наконец собрался писать. На днях переехали мы (отчасти по случаю Надиной болезни — базедовой болезни, которая меня немало тревожит) на лето в горы, в деревню Поронин, в 7 km от Закопане. Это около гор Татр, в 6—8 часах железной дороги от Кракова к югу — сообщение и с Россией и с Европой через Краков. Подальше от России — но ничего не поделаешь.
Наняли дачу (громадную) — слишком велика!) на все лето до 1. X нового стиля и с большими хлопотами перебрались. У Нади от переезда болезнь, кажется, ухудшилась. Придется, пожалуй, везти ее в Берн лечить... Место здесь чудесное. Воздух превосходный, — высота около 700 метров. Никакого сравнения с низким местом, немного сырым в Кракове. Газет имеем много, и работать можно…Деревня — типа почти русского. Соломенные крыши, нищета. Босые бабы и дети. Мужики ходят в костюме гуралей — белые суконные штаны и такие же накидки, — полуплащи, полукуртки… Жизнь мы здесь повели деревенскую — рано вставать и чуть не с петухами ложиться. Дорога каждый день на почту да на вокзал».

Иногда в семье Ульяновых бывало такое разделение труда: Крупская писала письмо, а Ленин к нему немного дописывал. Вот и 26 декабря 1913 года Надежда Константиновна так поступила. И написала для нас маме супруга много интересного…

«Дорогая Марья Александровна, целую вечность не писала Вам. Вообще у меня с письмами последнее время шла какая-то итальянская забастовка. Отчасти виноват Володя. Увлек меня в партию «прогулистов». Мы тут шутим, что у нас есть тут партии «синемистов» (любителей ходить в синема), «антисинемистов», или антисемитов, и партия «прогулистов», ладящих всегда убежать на прогулку. Володя решительный антисинемист и отчаянный прогулист. Вот и меня вовлекает все в свою партию, а потом у меня ни на что не хватает времени.
Деньки, как нарочно, стоят удивительные. Выпал снежок, прямо отлично. И осень стояла очень хорошая. Ну, в Кракове что и делать, как не гулять! Культурных развлечений никаких. Раз пошли было в концерт, квартет Бетховена, даже абонемент в складчину взяли, но на нас почему-то концерт страшную скуку нагнал, хотя одна наша знакомая — великолепная музыкантша, была в восторге. В польский театр ходить не хочется, синемы страшно тут нелепые, все пятиактные мелодрамы...
Решили с Володей после праздников приняться за исследование здешней университетской библиотеки, а то стыд и срам, ни разу даже там не были. Без чего мы прямо тут голодаем — это без беллетристики. Володя чуть не наизусть выучил Надсона и Некрасова, разрозненный томик Анны Карениной перечитывается в сотый раз. Мы беллетристику нашу (ничтожную часть того, что было в Питере) оставили в Париже, а тут негде достать русской книжки». Иногда с завистью читаем объявления букинистов о 28 томах Успенского, 10 томах Пушкина и пр. и пр.
Володя что-то стал, как нарочно, большим «беллетристом». И националист отчаянный. На польских художников его калачом не заманишь, а подобрал, напр., у знакомых выброшенный ими каталог Третьяковской галереи и погружался в него неоднократно».

Вот так – Ленин националист. Жадно читает все на русском языке, даже каталог Третьяковской галереи! А все потому, что ничего на русском языке в Кракове нет! Почему? По двум причинам. Венские власти очень боятся русского влияния на славянское население и польские власти Кракова русских также не жалуют. В итоге книг на русском языке рядом с русской границей (а Варшава тогда – русский город!) нет. То есть перед нами – искусственное вытеснение русского языка…
22 апреля 1914 года Ленин пишет сестре Марии, давая оценку Кракову:

«В общем, как ни глух, как ни дик здешний наш город, а я все же больше доволен здесь, чем в Париже. Сутолока колониальной жизни была там неимоверна, нервы трепались отчаянно и зря, работать в Париже неудобно, Bibliothèque nationalе налажена плохо, — не раз мы вспоминали Женеву, где работалось лучше, удобная библиотека, менее нервна и бестолкова жизнь. Из всех мест моего скитания я бы выбрал Лондон или Женеву, если бы оба не были так далеко. Женева особенно хороша общей культурностью и чрезвычай- ными удобствами жизни. А здесь, конечно, о культуре уже говорить не приходится — почти как Россия, — библиотека плоха и архинеудобна, но мне почти и не доводится в ней бывать...».

Стоит отметить, что писем Ленина после начала Первой мировой войны родным почти не сохранилось, да и в реальности, вероятно, стало гораздо меньше. В конце июля 1916 года умерла его мама. Потом наступит 1917 год, вождь мирового пролетариата вернется в Россию и очень скоро возглавить советское правительство. В 37 томе его сочинений, где приведены письма к родным, есть и такая записка Ленина, написанная им сестре и жене то ли в 1919, то ли в 1920 гг:

«Марии Ильиничне и Надежде Константиновне
Прошу меня разбудить не позже 10 час. утра. Сейчас 4 1/4, я спать не могу; вполне здоров. Иначе потеряю зря и завтрашний день и останусь без налаженного режима. Ленин».

На этом документе, мы пожалуй и закончим.